Соколиные перья и зеркало Кощеевны
Шрифт:
Она обвила руками шею любимого, прижалась к мускулистой груди, не желая отпускать. Филипп лишь ответил на ласку, глядя на нее невинным взглядом карих соколиных глаз. И что ты тут будешь делать? Еще даже не поженились, а начинаются какие-то мужские тайны и недомолвки. Но разве сокола возможно в тесной клетке удержать? К тому же она не совсем понимала, каким образом он собирается свой дерзкий замысел осуществить. Он же принимал соколиный облик только непроизвольно в минуту опасности. Или она что-то пропустила?
Хотя легли они с Ксюшей рано, Ева долго не могла заснуть, ворочалась с боку
Сон перенес Еву в сумрачное подземелье, в сравнении с которым следственный изолятор и даже камера предварительного заключения выглядели просто санаторием. Филипп, обнаженный и окровавленный, висел в цепях на стене. Рядом с набором жуткого вида палаческих инструментов деловито копошился Скипер. Чуть в стороне стояла разъяренная Карина, за спиной у которой клубилось тьмой знакомое по предыдущему сну зеркало.
— Последний раз спрашиваю. Где находятся молот и наковальня? Если ты сам ни на что не годен, я найду другого кузнеца и перекую иглу. Филипп упрямо молчал, а когда ведьма приблизилась, просто плюнул кровью ей в лицо.
Карина покачнулась, а потом сделала знак Скиперу. Тот выразительно поднял внушительных размеров тяжелый бич, с которого уже стекали багровые капли.
— Ты думаешь, таким образом сумеешь его сломить? — раздался за спиной у Карины вкрадчивый насмешливый голос. — Разве что искалечишь. Да и почему ты уверена, будто он хоть о чем-то знает? Вряд ли он способен настолько искусно прятать от Скипера свои мысли.
Ева не сразу разобрала, что собеседник находится за гранью темного зазеркалья, но узнала голос Константина Щаславовича. Похоже, олигарх то ли не умер, то ли даже оттуда, где сейчас находился, мог следить за событиями в мире людей.
Карина, впрочем, его появлению не обрадовалась.
— Тебя не спросили, — проворчала она. — Есть идеи получше? Что же ты их не применил, когда в прошлом году этот сосунок не только не стал на тебя работать, но сдал с потрохами Мудрицкому? И попробуй на этот раз насчет матери обмануть! — пригрозила собеседнику Карина.
— Сначала восстанови иглу, — рассмеялся ей в лицо Бессмертный.
Ева подумала о том, что отношения отца и дочери и в самом деле далеки от даже просто почтительных. Но в это время свист плети, сопровождавший разговор, прозвучал особенно свирепо, и ответом ему стал сдавленный, но исполненный боли стон Филиппа.
Она проснулась в холодном поту, не понимая, почему в окно светит солнце и куда делись мерзкий палач и Карина с ее проклятым зеркалом. Над лагерем бодро играл горн, а в мессенджере ждал приветственный смайлик от Филиппа. Френч-пресс, в котором Ева поспешила заварить свежую порцию сбора, сиял блеском нержавейки, явно задаваясь перед чайником. В медпункте, куда они с Ксюшей пришли после завтрака со свежей порцией настоявшегося сбора, их встретили повеселевший Вадик и слегка озадаченная тетя Зина. После вчерашнего
— Ну а что тут необычного? — урезонивала сбитого с толку фельдшера Ксюша. — Видимо, к вечеру гнойник назрел, а потом мы его хорошо вычистили.
Ева на всякий случай еще раз промыла рану, чувствуя, как под пальцами что-то пульсирует и дергается в безуспешных попытках ускользнуть.
Минут за пятнадцать до начала утренних занятий к воротам лагеря в сопровождении пары машин правоохранительных органов подъехал внедорожник Карины Ищеевой. Хотя Ева к этому фарсу морально готовилась, в тот момент, когда сытый лоснящийся следователь районной прокуратуры предъявил ей обвинения и показал подписанный судьей ордер на обыск, испытала не страх, но чувство гадливости. Особенно когда услышала завывания Татьяны Ивановны:
— Евангелина Романовна, как вы могли? Мы были о вас лучшего мнения.
Ну вот. Теперь, даже если все обойдется, по лагерю пойдут слухи. Впрочем, о них ли сейчас думать? Когда же подъедет этот загадочный, прямо сказать, интригующий Кирилл? Не переценивает ли Ксюша его возможности? И куда, интересно, запропастился Филипп? У него, конечно, сейчас утренние занятия у программистов, да и что он может изменить? Но с его поддержкой она бы чувствовала себя как-то спокойнее. Ева вопросительно глянула на Ксюшу. Та уверенно кивнула: мол, все путем.
К тому, что будут рыться в вещах, Ева тоже почти подготовилась. В конце концов, одежду можно постирать, а вот косметику, пожалуй, придется выбросить или протереть каждую коробочку спиртом. Впрочем, рьяные оперативники сразу открыли шкаф и достали чемодан. Явно действовали по наводке.
«Ну-ну, — подумала она про себя. — Ищите да не обрящете».
Она стоически смотрела, как выкидывают свитер и пляжное полотенце. Интересно, почему именно на пол? Вроде бы при обыске такое нельзя, а при оперативно-розыскных мероприятиях можно. Или наоборот? Впрочем, все негативные эмоции компенсировала растерянность на сытых лицах дознавателей, явно не ожидавших подвоха.
— Что встали? Посмотрите в шкафу или в тумбочке! — по-хозяйски прикрикнула на них Ищеева.
Ева с грустью подумала, что чисткой одного свитера дело не обойдется. Не дошло бы до личного обыска. Кажется, рьяные правоохранители готовы ее задержать даже при отсутствии улик. Может быть, стоило позвонить отцу? Он бы сумел хотя бы подключить коллег с телевидения. Почему так душно? Но при этом зябко. И темно.
К счастью, в это время в комнате раздался бодрый голос:
— Здравия желаю! Что тут происходит? Никак обыск, а на каком основании?
В тесную комнатенку, куда и так набилось уже немало народа, не без труда протолкался высокий, крепко сбитый мужчина лет тридцати в форме следственного комитета.
— Боровиков Кирилл Сергеевич, — представился он, показывая служебное удостоверение. — Центральное управление. Так что послужило основанием для постановления? — поинтересовался он, внимательно изучив ордер.
Местные оперативники, слегка стушевавшиеся перед столичным коллегой, который, насколько Ева поняла, был еще и старше них по званию, пояснили.