Сокровенное сказание Монголов

Эпосы, легенды и сказания

«Хану всегда я служил от души.Жён ли прекрасных, иль дев у врагаТолько завидев, я к хану их мчу.Если иное что было в уме,Я умереть тут всечасно готов».

[«Что говорил при хане, то и сейчас скажу: нет у меня другого лица против того, что было при хане! Когда попадаются иноплеменные красавицы или добрых статей мерина, я всегда мыслю, что они хановские. Если есть что другое, кроме этого, в мыслях моих, то пусть умру я».]

Чингис-хану понравились слова Хулан-хатуны. Её освидетельствовали тотчас же, и всё оказалось, как она говорила намёком. Очень пожаловал Чингис-хан Хулан-хатуну и полюбил ее. А так как и слова Наяа-нойона оказались справедливыми, то Чингис-хан милостиво сказал ему: «За правдивость твою я поручу тебе большое дело».

VIII. КУЧУЛУК БЕЖИТ К ГУР-ХАНУ ХАРА-КИТАДСКОМУ НА РЕКУ ЧУЙ, А ТОХТОА – К КИПЧАКАМ. ЧЖЕБЕ ПОСЛАН ПРЕСЛЕДОВАТЬ КУЧУЛУКА, А СУБЕЕТАЙ – ТОХТОАЯ. СМЕРТЬ ЧЖАМУХИ. ВОЦАРЕНИЕ ЧИНГИСА. НАГРАДЫ И ПОЖАЛОВАНИЯ СПОДВИЖНИКАМ

§ 198. При покорении Меркитов Огодаю была отдана Дорегене, дочь Худу, старшего сына Тохтоа-беки. У Худу было две дочери: Тугай и Дорегене. Половина же Меркитского улуса, засев в укреплении Тайхая, не сдавалась. Тогда Чингис-хан приказал осадить засевших в крепости Меркитов войском Левой руки под командою Чимбо, сына Сорган-Ширая. Сам же Чингис-хан выступил преследовать Тохтоа-беки, который бежал со своими сыновьями Худу и Чилауном и небольшим числом людей. Зимовал Чингис-хан на южном склоне Алтая. Затем, когда весною, в год Коровы (1205),

он перевалил через Алтай и двинулся далее, то у истоков Эрдышской Бух-дурмы оказалось стоящим наготове соединенное войско Тохтоа и Кучулука: Найманский Кучулук-хан, потеряв свой улус, решил присоединиться к Меркитскому Тохтоа в то время, когда тот сошелся с ним на пути своего бегства с небольшим отрядом людей. Подойдя к ним, Чингис-хан завязал бой, и тут же Тохтоа пал, пораженный метательной стрелой – шибайн-сумун. Сыновья его, не имея возможности ни похоронить отца на месте боя, ни увезти его прах с собою, отрезали его голову и спешно отошли. Тут уж было не до общего отпора, и Найманы вместе с Меркитами обратились в бегство. При переправе через Эрдыш они потеряли утонувшими в реке большую часть людей. Закончив переправу через Эрдыш, Найманы и Меркиты с небольшим числом спасшихся пошли далее разными дорогами, а именно Найманский Кучулук-хан пошел на соединение с Хара-Китадским Гур-ханом на реку Чуй, в страну Сартаульскую, следуя через землю Уйгурских Хурлуудов. А Меркитские Тохтоаевы сыновья, Худу, Гал, Чилаун, как и все прочие Меркиты, взяли направление в сторону Канлинцев и Кипчаудов. Возвратясь оттуда через тот же Арайский перевал, Чингис-хан расположился лагерем в Ауруутах. Тем временем Чимбо вынудил к сдаче Меркитов, сидевших в крепости Тайхал. Этих Меркитов, по повелению Чингисс-хана частью истребили, а частью роздали в добычу ратникам. Но тут попытались восстать и бежать из Ауруутов также и те которые ранее добровольно покорились. Находившиеся в Ауруутах наши кетченеры-домочадцы, подавили это восстание. Тогда Чингис-хан приказал пораздавать всех этих Меркитов до единого в разные стороны «Это им за то, – говорил он, – за то, что мы, ради покорности их, позволили им жить как раньше жили; а они еще вздумали поднимать восстание!»

§ 199. В том же, Воловьем, году Чингис-ханОтдал приказ воеводе СубетаюВсех сыновей Тохтоая Меркитского –Гала, Худу с Чилауном – поймать.Слал он его в колеснице окованной,Требовал всех беглецов отыскать.Слово ж в напутствие так говорил:«Выйдя из боя бежали Меркиты.Так иногда и с арканом хулан,Так и олень со стрелою уйдет.Пусть же хоть с крыльями будут они,Пусть в поднебесье высоко летят,Ты обернись тогда соколом ясным,С неба на них, Субетай, ты ударь.Пусть обернутся они тарбаганами,В землю глубоко когтями зароются.Ты обернися тут острой пешней [35] ,Выбей из нор их и мне их добудь.В море ль уйдут они рыбой проворной,Сетью ты сделайся, неводом стань,Частою мрежей слови их, достань.Ты перережь мне и горы высокие,Вплавь перейди мне и реки широкие.Но береги ты коней у служивых,Помни о дальней дороге-пути.Так же и харч сберегай им разумно.Конь обезножит – так поздно жалеть,Кончится харч – его поздно беречь.Зверь в изобилии будет в пути.Ты ж понапрасну народ не томиИ на облавы их зря не гони,Чаще умом ты вперед забегай.В меру такую должна быть облава,К общим котлам чтоб была лишь приправа.Кроме ж законных облав, не велиКоням подхвостник к седлу ты вязать:Люди пусть вольною рысью идут,Оброти скинув, узду опустив.Как же иначе ты сможешь скакать?Если ж такой распорядок уставишь,То виноватых нещадно ты бей.Тех же, кто наши указы нарушит,К нам ты и шли, коли знаем их мы.Тех же, кто явственно нам неизвестен,Там же на месте ты казнью казни.Так поступайте, как будто бы васТолько река от меня отделяет.Вы и помыслить не смейте о том,Будто бы горные дали меж нами.Если же Вечное Синее Небо,Силу и мощь вам умножа,В руки предаст вам сынов Тохтоа,К нам, посылать их не стоит труда,Там же на месте прикончить их».Лично к Субетаю вновь обратясь,Молвил ему государь Чингис-хан:«Вот почему посылаю тебя.Есть три Меркитские рода. Из нихВ детстве напуган я был Удуитским:Трижды он гору Бурхан облагал.Ныне же враг ненавистный бежал,Клятвой поклявшись о мщеньи.Пусть далеко – до конца достигай,Пусть глубоко он – до дна доставай!Вот для чего я, в поход снаряжая,Всю из железа коляску сковал;Вот для чего я, людей ободряя,Строгий наказ сего года вам дал.Так поступай ты у нас за глазами,Как поступал пред моими очами.Так же служи ты, отъехав далеко,Как и вблизи ты служил без упрека.Будет тогда вам удачлив поход:Помощь придет к вам с небесных высот!»

35

Лом, кирка.

[В том же году Коровы (1205) отдавал Чингис-хан приказ. Посылал он Субеетая, посылал в железной колеснице преследовать Тогтогаевых сынов, Худу, Гал, Чилауна и прочих. Посылая же, наказывал Чингис-хан Субеетаю: «Тогтогаевы сыны, Худу, Гал, Чилаун и прочие, в смятении бежали, отстреливаясь. Подобны они заарканенным диким коням-хуланам или изюбрям, убегающим со стрелой в теле. Если бы к небу поднялись, то разве ты, Субеетай, не настиг бы, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субеетай, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они и в море ушли, обернувшись рыбами, разве ты, Субеетай, не изловишь их, обернувшись сеть-неводом и ловя их. Велю тебе, потом, перевалить через высокие перевалы, переправиться через широкие реки. Памятуя о дальней дороге, берегите у ратников коней их, пока они еще не изнурены. Берегите дорожные припасы, пока они еще не вышли. Поздно беречь коней, когда те пришли в негодность; поздно беречь припасы, когда они вышли. На пути у вас будет много зверя. Заглядывая подальше в будущее, не загоняйте служивых людей на звериных облавах. Пусть дичина идет лишь на прибавку и улучшение продовольствия людей. Не охотьтесь без меры и срока. Иначе, как для своевременных облав, не понуждайте ратных людей надевать коням подхвостные шлеи. Пусть себе ездят они, не взнуздывая коней. Ведь в противном случае как смогут у вас ратные люди скакать? Сделав потребные распоряжения, наказывайте нарушителей поркою. А нарушителей наших повелений, тех кто известен нам, высылайте к нам, а неизвестных нам – на месте же и подвергайте правежу. Поступайте так, будто бы нас разделяет только река. Но не мыслите инако и особо, будто бы вас отделяют горные хребты (будто бы вы „за горами – за долами“). Не мыслите один одно, другой – другое. Тогда Вечное Небо умножит силу и мощь вашу и предаст в руки ваши Тогтогаевых сыновей. К чему непременно хлопотать о доставке их к нам? Вы сами прикончите их на месте». И еще наказывал Чингис-хан Субеетаю: «Посылаю тебя в поход ради того, что в детстве еще я трижды был устрашаем, будучи обложен на горе Бурхан-халдун Удуитами, из трех Меркитов. Эти столь ненавистные люди ушли опять, произнося клятвы. Достигайте же до конца далекого, до дна глубокого». Так, возбуждая дух его к преследованию, приказал он выковать ему железную колесницу и в год Коровы напутствовал его в поход словами: «Если вы будете поступать и мыслить за глазами у нас так, как бы на глазах наших вдали – как будто бы вблизи, то Вечное Небо будет вам покровительствовать!»]

§ 200. Когда было покончено с Найманами и Меркитами, то и Чжамуха, как бывший вместе с ними, лишился своего народа. И он также бродить и скитаться с пятью сотоварищами. Убили как-то, взобравшись гору Танлу, убили дикого барана, зажарили его и ели. Тут Чжамуха и говорит своим сотоварищам: «Чьи и чьи сыновья, каких родителей сыновья кормятся теперь вот так охотой за дикими баранами!» Тогда пять спутников Чжамухи, тут же за едой, наложили на него руки да и потащили к Чингис-хану. Приведенный к Чингис-хану, Чжамуха сказал им: «Приказываю вам доложить государю вот как:

Собралася галка,Загадала чернаяСелезня словить.Вздумал простолюдин,Чернокостный раб,На его владыкуРуку поднимать.Друг мой, государь мой.Чем же наградишь?Мышеловка [36] сераяКурчавую уткуСобралась словить.Раб и домочадецВздумал государяСвоего предать.Друг ты мой священный,За отцеубийствоЧем ты наградишь?»

[«Черные вороны вздумали поймать селезня. Рабы-холопы вздумали поднять руку на своего хана. У хана, анды моего, что за это дают? Серые мышеловки вздумали поймать курчавую утку. Рабы-домочадцы на своего природного господина вздумали восстать, осилить, схватить. У хана, анды моего, что за это дают?»]

36

Хулду – ленивый, заевшийся коршун.

На эти слова Чжамухи, Чингис-хан изволил ответить: «Мыслимо ли оставить в живых тех людей, которые подняли руку на своего природного хана? И кому нужна дружба подобных людей?» И тотчас же повелел: «Аратов, поднявших руку на своего хана, истребить даже до семени их!» И тут же на глазах у Чжамухи предал казни посягнувших на него аратов. И сказал Чингис-хан: «Передайте вы Чжамухе вот что:

Вот и сошлись мы. Так будем друзьями.Станем в одной колеснице оглоблями.Разве помыслишь тогда своевольно отстань ты?Напоминать мы забытое станем друг другу,Будем друг друга будить, кто заспится.Пусть ты иными путями ходил,Все же ты другом священным мне был.Если и бились подчас не на шутку,Дружеским сердцем ты горько скорбел.Пусть иногда не со мною ты был,Все же в дни битв роковыхСердцем, душой ты жестоко болел.Вспомним, когда это было меж нами.В ночь перед битвой в песках Харгальчжит,Мне предстоявшей со всем Кереитом,Ты мне Ван-хановы речи сполнаПередал, сил расстановку раскрыл мне.Но и другая услуга твоя – первой не меньше была.Помнишь, как образно ты извещал:Наймана словом своим уморил я,На смерть его своим ртом напугал!».

[«Вот мы сошлись с тобою. Будем же друзьями. Сделавшись снова второю оглоблей у меня, ужели снова будешь мыслить инако со мною? Объединившись ныне, будем приводить в память забывшегося из нас, будить – заспавшегося. Как ни расходились наши пути, всегда все же был ты счастливым, священным другом моим. В дни поистине смертных битв болел ты за меня и сердцем и душой. Как ни инако мыслили мы, но в дни жестоких боев ты страдал за меня всем сердцем. Напомню, когда это было. Во-первых, ты оказал мне услугу во время битвы с Кереитами при Харахалджит-элетах, послав предупредить меня о распоряжениях (перед боем) Ван-хана; во-вторых, ты оказал мне услугу, образно уведомив меня о том, как ты напугал наймана, умерщвляя словом, убивая ртом».]

§ 201. Когда эти слова передали Чжамухе, он ответил так:

«Некогда в юные дни,В счастливом Чжубур-хорхонаке,Братство свое мы скрепили.Трапезе общей вовек не свариться,Клятвам взаимным вовек не забыться!Помнишь одним одеялом с тобойНочью мы дружно делились.Нас разлучили завистники злые,Подлые слуги коварно поссорили.Думал потом в Одиночестве я:«Мы же от сердца ведь клятвы твердили!»Другу в глаза я не мог посмотреть –Жег меня теплый очей его взгляд,Будто бы к сдернутой коже с лицаКто беспощадный рукою коснулся.Думал я: «Клятвой ведь мы незабвенной клялись!»Будто мне кожу содрали с лица,Жег меня взгляд проницательных глаз,Глаз Темучжина правдивых.Ныне пожалуй меня государь:В путь проводи поскорее,В путь невозвратно далекий.Я и в дни дружбы с тобою не смогВсе же как должно сдружиться.Ныне ж, народы окрест замирив,Всех чужедальних к себе ты склонил.Ханский престол присудили тебе.Что тебе ныне от дружбы моей, –Мир пред тобою склонился!Только ведь сны твои в темную ночьБуду напрасно тревожить.Только ведь думы твои белым днемЯ утруждать буду даром.Вошью на шее я стал у тебяИли колючкой в подкладке.Велеречива жена у меня.Дальше анды своей мыслью стремясь,Стал я обузой для друга.Ныне ведь в целой вселенной прошла,С краю до края везде пронесласьСлава об наших с тобой именах.Мудрая мать у анды моего,Младшие ж братья и витязи с видуИ с просвещенным умом.Семьдесят три на конях орлука.Служат в дружине твоей.Вот чем, анда, ты меня превзошел.Я ж с малых лет сиротой,Даже без братьев остался.Сказывать были жена мастерица.Верных друзей я не встретил.Вот почему побежден я андой,Взысканным милостью неба.Если меня ты пожалуешь, друг,Если меня поскорей ты отправишь,Сердце тогда ты свое, о мой друг,Сердце свое успокоишь.Если казнишь, то казни ты меняЛишь без пролития крови.Смертным забудусь я сном.Мертвые ж кости в Высокой ЗемлеБудут потомкам потомков, твоихБлагословеньем во веки.Ныне же весь я молитва.Был одинок от рождения я.Счастьем анды, одаренного всем,Я побежден и раздавлен.Этих последних речей моих вы, –Буду просить – не забудьте.Утром и вечером их вы всегдаВ память мою повторите.Ныне ж скорей отпустите меня!Вот вам ответ мой последний».