Сокровенный смысл жизни. Том 2

Ливрага Хорхе Анхель

Вопрос: Профессор Ливрага, все, что вы рассказали, в высшей степени интересно. Но я хотел бы спросить: связан ли «Новый Акрополь» с каким-либо политическим или религиозным направлением?

Х.А.Л.: Нет. Мы ничего не требуем от наших членов, но облегчаем им приближение к естественному мистическому сознанию, которое присуще человеку. Я думаю, что существенное различие между человеком и животным состоит не в том, что человек не имеет хвоста или что он умеет думать. Мы знаем, что дельфины тоже в каком-то смысле думают, могут говорить друг с другом и выражать себя. По сути, человека от животного отличают мистика и вера во что-то высшее. Но вера во что-то высшее не обязательно связана с той или иной религией. Мы считаем, что все религии являются действенными формами восхождения к мистической реальности, к Истине. Для одних

христианская религия больше подходит, чем буддизм, для других буддизм больше подходит, чем брахманизм, для третьих иудаизм больше подходит, чем ислам. Это только примеры, я не хочу этим сказать, что одна религия лучше, чем другая. Скорее, я имею в виду, что для разных людей существуют разные пути, и, может быть, кому-то больше нравится не одна религия, а комбинация из всех религий. Для них будет полезным наше сравнительное изучение религий; оно служит тому, чтобы каждый мог лучше познакомиться с разными формами религий; и единственное, чего мы добиваемся, – это пробуждение мистических корней.

Что касается политики, не нужно быть великим философом (я ведь и сам очень маленький философ), чтобы понять, что ни одна из политических форм последних лет не принесла ничего хорошего. Мы видим, что многие народы живут в нищете, что растет неграмотность, что полтора миллиарда людей в разных странах голодает, причем это могут быть страны капиталистические, коммунистические или страны третьего мира… Одним словом, все терпит крах.

Я думаю, нам следует начать сначала и попытаться создать политику, которая базируется не на мнении или инстинкте, а на науке, здравом смысле и великодушии.

Платон в своем «Государстве» давно предложил форму, которая, возможно, могла бы быть полезной и в наше время.

Вопрос: Могли бы вы объяснить нам, во-первых, какова политическая форма, предложенная Платоном, и, во-вторых, существовала ли в истории форма правления, которая приблизилась к ней?

Х.А.Л.: То, что предлагает Платон, не является ни новым, ни старым, оно принадлежит всем временам. Если вы позволите, я приведу пример, чтобы это стало понятным: само собой разумеется, что нужно быть врачом, чтобы стать директором больницы, – нужно изучить медицину, а предварительно закончить среднюю и высшую школу. Если говорить еще конкретнее, чтобы стать директором больницы, нужно получить диплом, а чтобы стать президентом Республики Аргентина, достаточно достичь возраста 33 лет, состоять в браке, быть католиком, уметь читать и писать; но никто не требует подтверждения основных профессиональных способностей, как бывает при получении любого поста – например, должности в банке.

Таким образом, мы нуждаемся в университете политических наук, лучшие выпускники которого были бы наиболее способны к руководству народами. Недопустимо импровизировать при выборе президента – того, кто должен управлять народом, – так же как нельзя импровизировать при назначении кого-либо врачом или юристом. Это и предложил Платон, говоря о философской аристократии: наиболее способные личности проходили бы через систему отбора или, как мы говорим сегодня, через экологическую систему. Тогда мы пришли бы к определенному кругу людей, которые были бы уполномочены управлять государством. Это была бы монархическо-аристократическая форма, если нужно как-то назвать ее. Однако она не является наследственной, но основывается на способностях личности проводить в жизнь то высокое искусство, каким является политика. А как утверждал сам Аристотель, это важнейшая и труднейшая из всех наук.

На занятии в скульптурной мастерской «Нового Акрополя» Москвы

Вопрос: Возвратимся ко второй части вопроса: был ли в истории какой-то народ, который имел систему правления, близкую к предлагавшейся Платоном?

Х.А.Л.: Это трудно установить, ведь мы знаем лишь последний день истории человечества, да и его знаем плохо. Нам известны народы, которые достигли определенной политической стабильности, как, например, египтяне, государство которых просуществовало тысячи лет. Я понимаю, что некоторые из слушателей могут сказать: «Но в Египте все же было рабство!» Я убежден в том, что если бы сегодня мы лишились машин, то, наверное, тоже было бы рабство. Но тогда это были не те рабы, принуждаемые к работе палками, которых мы знаем из кинофильмов, – нет, это романтическая версия рабства XIX столетия.

Сегодня мы знаем, что великие архитектурные творения египтян были воздвигнуты не рабами. Я думаю, что скорее они были построены благодаря глубокой религиозной вере – как и великие кафедральные соборы. Так что вопрос рабства относителен. Существовала, например, Римская империя, которая при всех ее ошибках и импровизациях все-таки смогла пронести дальше греческую культуру. Если бы не было «моста» Римской империи, то до нас не дошли бы культурные ценности античности. Было много хорошего и на Востоке, но об этом сейчас нет возможности говорить.

Вопрос: Господин профессор, Платон предложил аристократию как форму правления. Какие изменения, по вашему мнению, произошли с течением истории в понимании значения слова «аристократия»?

Х.А.Л.: Невозможно вспомнить все имеющиеся интерпретации. Очевидно, что сегодня распространенные социально-экономические доктрины путают аристократию с олигархией. «Аристократия» значит «правление лучших», в то время как сегодня под аристократией понимают просто очень богатых людей, определенным образом одевающихся или имеющих особый стиль общения с людьми. Но это не та аристократия. Мы имеем в виду аристократию духовную. Духовная аристократия нашего времени тоже хорошо одета, ее облачение – моральные принципы, красота и благородство. И это позволяет всем нам жить в лучшем, более чистом мире. Это и есть аристократия. Но мы не отождествляем аристократию с бюрократическими системами, в которых правят деньги.

Вопрос: Вернемся к «Новому Акрополю». На какие средства он существует? Я предполагаю, что довольно трудно в нашем мире, и особенно в нашей стране, поддерживать жизнь такой организации, как «Новый Акрополь».

Х.А.Л.: «Новый Акрополь» не ориентирован на прибыль и опирается прежде всего на добровольную поддержку людей. Это значительно снижает расходы на его содержание. Наши затраты сводятся к минимуму и ограничиваются самым необходимым, как, например, аренда или покупка помещения, печатных материалов, пополнение библиотеки и т. д. Наши преподаватели работают безвозмездно, и все, кто сотрудничает с нами в этой работе, зарабатывают на жизнь в другом месте, чтобы не обременять «Новый Акрополь». Таким образом, расходы на содержание такой большой организации, как наша, меньше, чем может казаться извне. Эти средства складываются в основном из добровольных пожертвований учеников и всех тех, кто поддерживает акропольский идеал. Это не всегда деньги, часто речь идет о подарках, таких, как, например, диапроекторы, печатные машинки, столы и т. д. Это ведь не бизнес.

Вопрос: Господин профессор, что такое свобода?

Х.А.Л.: По-моему, свобода – это средство, а не цель. Свобода может быть хорошей или плохой, в зависимости от того, как ею пользоваться. Свобода – как нож. Нож в руке преступника – это плохо, нож в руке хирурга – это то, что может спасти жизнь больного. Свобода в руках мудрых людей будет служить на благо народа, а в руках невежественных людей, в руках людей, которые всецело находятся во власти своих страстей и эгоистических амбиций, свобода будет средством для оправдания грабежей, убийства или угнетения слабых.

Вопрос: Вы думаете, что человечество стремится к мудрости для достижения свободы?

Х.А.Л.: Да, я так думаю. Я верю, что человечество от природы склонно к философии и стремится к мудрости. Если мы сегодня говорим о свободе, то мы должны спросить себя: свобода от чего или свобода для чего? Понятие свободы предполагает освобождение от чего-то. Если я освобождаюсь от моих добродетелей, тогда моя свобода негативна. Если я освобождаюсь от моих недостатков, тогда она позитивна. Таким образом, свобода сама по себе ни позитивна, ни негативна. Конечно, свобода сегодня на устах у всех. Все говорят о свободе, однако надо сначала подумать: свобода от чего, свобода для чего и, наконец, в чьих руках свобода?

Таким же позитивным, как и свобода, может быть повиновение, одно связано с другим. Когда мы повинуемся плохому человеку, тирану, тогда мы становимся орудием его худших качеств. Когда мы повинуемся хорошему человеку, когда мы повинуемся мудрости или высоким моральным принципам, тогда мы являемся орудием добра. Итак, можно сказать, что свобода и повиновение не исключают, а дополняют друг друга.

Человек, который действительно является философом, несет внутри себя свободу и повиновение в гармоничном сочетании – как два способа выражения одной и той же реальности и одного и того же поиска.