Сокровища Аттилы
Шрифт:
Бледа ответил, что согласен заключить с готами вечный мир. Витирих не мог скрыть своей радости, сказал, что дарит Бледе табун отборных лошадей. Бледа хладнокровно пообещал отпустить на волю всех пленников–готов, ставших рабами гуннов. Вмешался Аттила, спросил, зачем Витириху понадобилось строить крепости?
— О могучий, чья слава простерлась от восхода до заката! — ответил гот, — Возле нас обитают анты, с коими мы не имеем договора, ибо анты находятся в диком состоянии. Поэтому наши земли постоянно под угрозой захвата. Дикарей сдерживают лишь крепости.
—
Бледа встал на защиту Витириха, заметив, что незачем разрушать то, что впоследствии может пригодиться самим же гуннам. Яростно раздув ноздри, Аттила промолчал.
Утром тархан Овчи доложил Аттиле, что вчера вечером Витирих и Валарис зашли в шатер Бледы и пробыли там долго.
— Тас—Таракай, — угрюмо выругался Аттила. — Мой братец, подобно пауку, плетет вокруг меня заговор!
3
И опять наступила ночь полной луны. В шатре Аттилы пел древнюю песню певец–бахши.
В медвежьей шкуре мехом наружу, с бычьими рогами, искусно вшитыми в лохматую шапку, он быстро кружился, ударяя в трехструнный шуаз, голос его был подобен крику птицы:
Юных вскормят ветра и поднимет судьба
На крупы красногривых коней,
И по кругу земли поведет нас Тэнгри
В нескончаемый гул ковылей.
Громоносный Куар нам устроит привал,
Где небесный пасется марал,
У походных костров, где ночлег был и кров,
Мы оставим заплаканных вдов.
Рослые воины, расположившись вдоль стен, держа в каждой руке по мечу, ударяли ими друг о друга, восклицая:
Мечом руби, стрелой убей,
Врага отвагой одолей!
Свирепые лица воинов напоминали глиняные маски громовержца Куара, что хранятся в святилищах гуннов. В глазах их разгорались зловещие огоньки. Отвага соседствует с безумием. О, громовержец будет сегодня доволен, и духи ночи, возможно, снизойдут к откровениям.
Вот отброшены мечи, воины, тяжело дыша, уселись на корточки. Лишь метался бахши, убыстряя движения, по смуглому лицу его струился пот, отрывистые заклинания срывались с посинелых губ.
Вдруг в шатер стали проникать таинственные отдаленные голоса, доносившиеся снаружи, подобно завываниям ветра, чьи–то крылья бились о стены жилища, когти царапали шелк, то ли птицы, то ли духи стремились проникнуть внутрь.
Шаман вскрикнул:
— О духи, вы явились на мой зов!
Язычок светильника изгибался от движений воздуха, казалось, кто–то невидимый летал по шатру. Бахши остановился, рухнул на кошму. Тотчас погас светильник.
Возле Аттилы сидели три его сына, и старший Элах негромко сказал:
— Отец, бахши куда–то исчез.
— Молчи! — оборвал его Аттила, не поворачивая головы.
Десятилетний Денгизих и восьмилетний Ирник, дружно посапывая, прижались друг к другу, младший
— Какая–то птица летает возле нас.
— Тише, она не страшная! — успокоил его брат.
Диор слышал усиливающиеся завывания ветра и странные всхлипывающие звуки, словно в шатре неразборчиво бормотал и плакал ребенок. Все ждали. Снаружи раздались неуверенные шаги. Кто–то повозился, развязывая тесьмы дверного полога. В распахнувшийся проем проник свет луны. Все увидели, как в шатер вошел бахши.
Никто не выразил удивления. Для шамана исчезать из закрытого помещения — дело привычное. Один из воинов зажег светильник.
Устало подойдя к помосту Аттилы, бахши сказал:
— О джавшингир, явивший величие! Ищи четыре лапы у будущего! — и в изнеможении опустился на кошмы.
— Пусть воины выйдут! — приказал Аттила.
Воины поднялись и направились к двери, обходя неподвижно лежащего шамана.
Не стало слышно шума крыл, затихли, удаляясь, странные голоса. Опустив крупную седеющую голову, Аттила упорно размышлял. Старый бахши со стоном приподнялся, сел, открыл глаза, из закушенной губы его текла кровь. Аттила с плохо скрытой насмешкой крикнул:
— Ха! Ты стар, Игарьюк! Духи загадали нетрудную задачу про кошку! Знал ли ты об этом?
— Нет, — прошептал шаман. — Почему ты решил, что кошка?
— Ее как ни бросай — упадет на четыре лапы. Духи не сказали, что подразумевается под четырьмя лапами?
Игарьюк долго молчал, приходя в себя, наконец пробормотал, что передал то, что было ему открыто.
— Я сам поговорю с ними! — объявил Аттила.
— Это невозможно! — испугался Игарьюк.
— Ты хочешь сказать, что то, что умеешь ты, не сумею я?
— Ты велик разумом и волей, джавшингир, но для волхвования нужен особый дар.
— Верить ли мне тебе?
Бахши всмотрелся в желтые пронзительные глаза Аттилы, бестрепетно сказал:
— Ты прав, Игарьюк стар. И не ему обманывать сильных мира в угоду им. Скажи, джавшингир, ты можешь стать певцом?
— Да, я не смогу быть певцом.
— Почему же ты решил, что сможешь стать волхвом?
— Моей воле должно быть подвластно будущее! Я чувствую в себе могучую силу!
— Но твоя сила не имеет ничего общего с прорицанием, для него губительна жажда власти! Разве ты сосредотачивался на мысли о Великом духе, разве ты жил по многу дней без пищи, очищаясь от всего земного? Только нужда и страдания могут открыть волхву то, что скрыто от других. Великий дух не терпит притворства!
Насколько Аттила ничего не забывал, свидетельствовали его слова, обращенные к Диору:
— Теперь я убедился: ты был прав в Аквенкуме, сказав, что магом нужно родиться.
Аттила поднялся и, не обращая больше внимания на старого Игарьюка, направился к выходу.
К нему подбежали телохранители, один подвел жеребца, другой встал на четвереньки, третий, склонившись, уперся руками в колени. Аттила, не глядя, шагнул по спинам, как по ступенькам, поднялся в седло, сказал:
— Элах и Диор, поедете со мной!