Сокровища чистого разума

Панов Вадим Юрьевич

Он исполнил все мечты восьмилетнего мальчишки.

Но потерял то, что делало счастливым взрослого мужчину…

– Энергия межзвёздного перехода колоссальна, – продолжил Холь, машинально поднимая глаза к небу, туда, где запускаются астринги и открываются «окна» к другим мирам, туда, где происходит то, о чём он рассказывал. – Считается, что вся энергия уходит на создание межзвёздного коридора, но я предположил, что это не так. Мы знаем, что ни одна машина не работает со стопроцентным КПД, обязательно есть потери, и вопрос только в том, насколько они высоки. Открытие

перехода приводит в действие настолько невероятные силы, что если мы сможем собрать хотя бы мизерную часть высвобождающейся энергии, то получим неисчерпаемый источник энергии невиданной мощности.

Увлёкшись, Алоиз стал напоминать мальчишку. Взрослого, усатого, изрядно лысого и изрядно седого мальчишку восьми лет, чьи глаза сверкали негасимо, а жажда знаний требовала выпить весь океан современной науки. Он говорил громко, но чисто, не захлёбывался словами, не глотал их, зато выдавал охвативший азарт жестами: постоянно двигался, иногда слишком резко взмахивал руками, а однажды так близко подошёл к хлипкому ограждению галереи, что заставил Агафрену вскрикнуть.

– И я придумал машину, которая бы собирала энергию, образующуюся во время работы другой машины – астринга.

– Так просто… – улыбнулась женщина. – И так сложно. – И перевела взгляд на мужа: – Я до сих пор не могу поверить, что ты поддержал эту авантюру.

– Давно известно, что ты думаешь обо мне хуже, чем я того заслуживаю, – пожал плечами Вениамин. Случайно или нет, но сегодня он облачился в чёрное: мритский мундир без знаков различия, высокие ботинки, портупея – всё отливало тьмой, и внешне губернатор сделался полной противоположностью элегантному инженеру. Военная мрачность против гражданской открытости… И в этом противостоянии абсолютно забывалась разница в росте и сложении мужчин, чего, возможно, и добивался губернатор Мритии.

– Я, конечно, не столь учён, как наш друг, но значимость источника энергии понимаю, и Алоизу не пришлось долго меня уговаривать.

– Основные споры случились во время обсуждения сметы, – рассмеялся Холь.

Губернатор поддержал шутку широкой улыбкой. Вениамин был воином – другие на Менсале не выживали, – но в то же время приобрёл репутацию опытнейшего управленца и хорошо вёл дела провинции.

– Так вот, природа Пустоты до сих пор представляет собой загадку, – вернулся к импровизированной лекции инженер. – Мы изучаем жалкие крохи информации и не в состоянии составить полноценное описание пространства, через которое ежедневно путешествуют цеппели по всему Герметикону. В этом, наверное, кроется главная проблема: в Пустоте мы гости, появляемся на считаные минуты и вновь уносимся прочь. Для полноценного же наблюдения требуются многочисленные переходы, а средствами для столь дорогих исследований располагают далеко не все.

– А как же Герметикон? – подняла брови Агафрена.

Знаменитая планета ученых, открывшая человечеству второй, после Вечных Дыр, способ путешествия между мирами, Герметикон заслуженно считался двигателем научного прогресса, и его пренебрежение изучением Пустоты вызвало у женщины удивление.

– Университеты и академии Герметикона занимаются Пустотой не более, чем в остальных мирах, – тут же ответил Алоиз. – Если они и проводят глубокие исследования, то не делятся результатами.

– Почему?

– Герметикон

разработал астринги и до сих пор хранит их тайну, – напомнил Мритский. – Кто знает, что им в действительности известно о Пустоте?

Женщина выдержала паузу, во время которой поправила широкополую шляпку, украшенную тремя розовыми цветками, после чего осведомилась:

– Но если действительность столь ужасна, что Герметикон вынужден её скрывать, зачем Пустотой занялись вы?

Мужчины переглянулись.

– И в первую очередь вы, Алоиз, ведь Вениамин, насколько я понимаю, не будет подвергаться риску во время эксперимента.

Легчайший укол достиг цели.

– Я не могу рисковать, я несу ответственность перед Мритией, – улыбнулся губернатор. Но глаза его на мгновение стали холоднее полярного ветра.

– Агафрена, прошу вас помнить, что мы с Вениамином партнёры, – несколько неожиданно, вопреки правилам этикета, требующего не обращать внимания на пикировку супругов, произнёс инженер. – Мы давно поделили обязанности и полностью отдаёмся работе. Что же касается Пустоты… – На губах Алоиза появилась сентиментальная усмешка. – То она всегда меня манила. – Ещё одна короткая пауза. – Обычно первый переход нагоняет на людей страх, а я, как сейчас помню, спросил отца, из чего состоит Пустота. Есть ли в ней леса и реки? И весь переход не отлипал от иллюминатора, стараясь разглядеть Знаки. Мне было одиннадцать.

– Ты настоящий уникум, – покачал головой Мритский, который до сих пор не слышал этой истории. – А Знаки ловил?

– Два раза, – спокойно ответил Холь. – Причём один раз – в скафандре.

– Ты не рассказывал, – поднял густые брови Мритский.

– Я ведь выжил, – пожал плечами инженер.

Он не строил из себя героя, он действительно считал, что глупо обсуждать оставшуюся позади опасность, и корил себя за длинный язык.

– Вы поймали Знак во время ваших страшных экспериментов? – Только тот, кто очень хорошо знал Агафрену, смог бы различить дрожь в её голосе.

– Эксперименты отнюдь не страшные, а очень интересные, – делано рассмеялся Алоиз, изо всех сил давая понять, что говорить не о чем. – К тому же скафандр спроектирован так, что я не могу его снять без посторонней помощи и не могу отцепить страховочный трос. Я находился в полной безопасности, но эксперимент, увы, был сорван.

– Как вы можете так спокойно говорить об эксперименте, во время которого едва не погибли?

Мритский, о присутствии которого Агафрена, похоже, позабыла, вновь потёр бороду, но промолчал, направив взор вниз, разглядывая далёкую землю через решётку площадки.

– А о чём ещё говорить, если не об экспериментах? – удивился инженер. – В конце концов, ради их проведения я изобрёл скафандр… – Сентиментальная усмешка внезапно стала грустной-грустной. Холь вспомнил нечто неимоверно печальное, и показалось, что он прервётся, а то и вовсе остановит лекцию, но Алоиз удержал себя в руках: – Тридцать раз я выходил в Пустоту во время переходов, провёл множество опытов, но не обнаружил ничего интересного, ничего такого, что возбудило бы мой разум.

– Потому что переход, по сути, труба, – вставил Мритский, продолжая смотреть вниз. – Искусственное образование в теле Пустоты.