Сокровища чистого разума
Шрифт:
– Как западуры с беляшами, – обронил Холь.
– Верно, – согласился губернатор и бросил хитрый взгляд на жену. Агафрена происходила из старого рода беляшей, в то время как сам Мритский был выходцем со второго континента Менсалы, и их союз вроде бы противоречил заявлению инженера. – Алоиз, на кого сделаешь ставку?
– Смотря в какой форме бойцы.
– Клянусь, в отличной, – с неожиданной горячностью ответил губернатор. – И пропорцию я выдерживаю классическую: один к пяти, что оставляет примерно равные шансы обеим сторонам.
– Тогда ставлю на
– Значит, я за шакалов, – усмехнулся Вениамин. – Пятьдесят цехинов.
– Поддерживаю, – кивнул инженер. И посмотрел на Агафрену: – На кого ставите вы, синьора?
– Воздержусь, – очень сухо ответила женщина.
– Агафрена терпеть не может крови, – объяснил Вениамин. – Странно, что ты до сих пор это не выяснил.
– Каким образом? – удивился Холь. – Мы никогда не посещали подобные зрелища.
– А в театрах кровь ненастоящая, – хмыкнул губернатор.
– Именно, – спокойно подтвердил инженер, после чего перевёл взгляд на арену: – Это шлём?
– Да.
Знаменитый менсалийский хищник оказался изящен, несмотря на внушительные размеры, и необычайно красив: жёлтую шкуру покрывали многочисленные тёмно-коричневые пятна, на кончике хвоста дёргалась забавная рыжая кисточка, а шею укутывало пышное «боа» того же цвета. Шкуру шлёма Холю доводилось видеть в охотничьей комнате Мритского, однако сейчас инженер признался, что в естественном состоянии она производила куда большее впечатление, нежели повешенной на стену.
Покинув ящик, кошка осторожно огляделась – обилие перекошенных лиц, горящих глаз, а главное, создаваемый солдатами шум нервировали животное, – тихонько зарычала, после чего медленно и очень грациозно, безо всякого труда, взобралась на край клетки и попробовала сеть на коготь.
Агафрена судорожно вздохнула.
– Не беспокойся, дорогая, я распорядился выдать для обустройства особую сеть с металлическими нитями, – широко улыбнулся Вениамин. – Шлёму не выбраться. – После чего кивнул на нескольких окруживших арену охотников: – Если же выберется, то его сразу пристрелят.
– И его мучения прекратятся, – с едва заметным вызовом ответила женщина.
– Лучше смерть, чем жизнь в рабстве?
– Да.
– Тебе об этом шлём сказал? – осведомился Мритский. – Или приняла решение за него?
– Я представила себя на его месте.
– А ты не представляй, береги нервы.
– Мне его жаль.
– Там, в Сочности, он бы загрыз тебя, не задумываясь.
– Он зверь.
– Помни об этом, – вновь усмехнулся губернатор. – И прибереги жалость для тех, кто в ней нуждается.
– А местные шакалы мельче, чем я думал, – заметил Холь, указывая на новых действующих лиц. – Луегарские волки крупнее.
– Думал, тебя это обрадует.
– Я люблю честную игру.
– Да, извини. Совсем забыл…
Инженер помолчал, ожидая продолжения, понял, что губернатор сказал всё, что хотел, и дипломатично осведомился:
– Когда начнется бой? – Шлём понял, что с сетью ему не совладать, но продолжал оставаться на высоте, холодно разглядывая
– Никак, – медленно произнёс Мритский, не сводя глаз с кошки. – Шлём очень умный, но гордый, и тем похож на воина. Он понимает, что шакалов больше, а драться придётся на ограниченном пространстве и осторожность требует оставаться в безопасности, но… он слышит брехню и наполняется презрением. Ему становится стыдно прятаться, и постепенно гордость и ненависть к шакалам заставляют принимать бой. Сейчас он оценивает шансы, прикидывает, как будет убивать врагов, но поверь: даже если бы я выпустил десять или сто шакалов, шлём не усидел бы. – Вениамин чуть нервным жестом провёл рукой по бородке. – Многие думают, что самая зрелищная часть боя – это схватка, когда когти и клыки рвут плоть, когда кровь и ошмётки кожи летят на зрителей, а рычание заглушает вопли публики… Но это не так. Самое интересное происходит сейчас, – он указал пальцем на кошку. – Когда шлём решает драться, когда он сам, без понукания, принимает бой. Главное сражение идёт у шлёма внутри, и если он выиграет, то разорвёт любое количество шакалов.
Агафрена фыркнула, а заворожённый Холь перевёл взгляд на арену. И вовремя, потому что кошка прыгнула.
Элегантно, как будто без подготовки, показалось даже, что она просто слетела осенним листом, но полёт оказался точно рассчитан, и приземлился шлём на спину одного из шакалов. И не просто приземлился: громкий хруст и дикий вой показали, что кошка сломала зверю хребет.
Солдаты радостно заорали.
Шлём же не собирался задерживаться: перелом хребта был частью движения, далее планировалось оттолкнуться и прыгнуть от стаи прочь, но один из шакалов ухитрился вцепиться шлёму в лапу, чем вызвал у публики экстатический прилив.
Шипение и резкий удар. Когти рвут спину храброго шакала, но удар не получается смертельным. А самое плохое, что движение прекратилось, скорость потеряна и бой перешёл в партер. Следующий враг бросается на ударную лапу шлёма, а четвёртый запрыгивает на загривок, желая добраться до шеи. Агафрена не сдерживает крик, но вопят сейчас все.
– Ещё!
– Бей!
– Рви его!
– Кровь!
Пятый подбирается сзади, рвёт вторую опорную лапу, но кошка уже приходит в себя, понимает, что влипла, и шипение сменяется коротким, но громким рыком.
– Кровь!!
Шлём падает назад, сминая взобравшегося на загривок шакала, и одновременно рвёт когтями того, что пристроился к ударной лапе. Вой смешивается с кровью, по арене летит шерсть, зрители орут, шакалы брешут, но отчаянный ход даёт результат: тот, что висел на хребте, отпускает загривок и отбегает, готовясь к следующей атаке, а получивший когтями оказывается освежёванным по всей длине. Два – ноль.
Но те, что грызли опорные лапы, не останавливаются, и шлём тоже воет. И тоже от боли.