Сокровища Кенигсберга
Шрифт:
Вечер прошел замечательно. Элиза наконец-то почувствовала, что сковывавшая ее замкнутость и отчужденность покинули ее. Она танцевала со всеми и хохотала безумолку. Совершенно сбитые поначалу с толку коллеги постепенно тоже осмелели и наперебой приглашали на следующий танец.
Русские моряки работали на верфях еще три дня. Только теперь с ними общались в основном уже другие специалисты фирмы, но они каждый день с надеждой спрашивали, когда же с ними снова будет Элиза. Руководители фирмы вежливо отшучивались, но, видимо из-за мужской ревности держали ее на всякий случай подальше, отправив в Турку за «дарконом» для новых парусов. Вернулась она как раз на прощальный неофициальный вечер, который устроили уже русские гости. Веселье было в самом разгаре, когда она вошла в небольшой, отделанный под сельский стиль ресторанчик, русские приветствовали ее громкими криками и тут же потащили к своему столу. Уже под утро, перед тем как расстаться, один из гостей, высокий, черноглазый, с аккуратной шкиперской бородкой и мужественным лицом моряк, подошел к ней, вежливо представился и попросил дать ему ее адрес для писем, чтобы держать прямую связь, как он не очень удачно выразился на ломаном английском. Не подозревая никакого подвоха, она без всякой задней мысли написала несколько торопливых строк на ресторанной салфетке и сунула ее в нагрудный карман его кителя.
Первое письмо от Михаила пришло через восемь дней, и с тех пор они приходили каждые два дня, с регулярностью курьерского поезда. Сначала Элиза удивлялась, потом негодовала, ну а потом так к ним привыкла, что начала на них отвечать, если и не на каждое письмо, то уж на каждое второе точно. Оставаясь, по существу, очень одинокой, она получила возможность в этих письмах и пожаловаться ему на неудачи, и рассказать, как поспорила со старшим менеджером по поводу использования новой английской краски для окраски стеклопластика, и похвастаться, какими вкусными пирожками угощала ее хозяйка квартиры на своем дне рождения. Михаил, в свою очередь, не ограничивался обычными эпистолярными упражнениями. Он присылал вырезки из газет, в которых упоминался или он сам, или команда яхтсменов, в которой он был признанным лидером, фотографии мест, где жил, и даже разработанные им чертежи различных узлов такелажа. Вначале он пытался писать ей на английском, а она – отвечать ему на русском языке. Но потом, по мере их дружеского сближения, письма обоих стали напоминать удивительную мешанину из русских, английских и даже французских слов и выражений. Так прошло полгода. Послания как одного, так и другого корреспондента становились все толще и содержательнее, но однажды письма от него перестали приходить совсем. Для Элизы это было как внезапный удар ножом в спину. Каждый день, возвращаясь с работы, она торопливо подбегала к почтовому ящику и трясущимися от нетерпения пальцами открывала скрипучую крышку, но желанных писем все не было. Промучившись в неизвестности две недели, она уже совсем было решила бросить все и, испросив на работе внеочередной отпуск, вылететь в Клайпеду, где жил ее пропавший адресат, как от него совершенно неожиданно пришло официальное приглашение посетить его во время рождественских каникул. Сердце, как известно, не камень, Элиза не колебалась и секунды. Через неделю она получила въездную визу, а еще через одиннадцать дней он встречал ее самолет в Ленинградском аэропорту. Зимние вакации в России для Элизы пролетели как один нескончаемый праздник. Буквально со слезами на глазах она прощалась с Михаилом через шесть дней в том же аэропорту. Тут он впервые ее поцеловал, и она ответила ему. После ее возвращения в Турку их переписка возобновилась вновь. Правда, в этих письмах они уже затрагивали совсем другие темы.
Короче говоря, их отношения дошли до такой стадии, когда уже становится невмоготу друг без друга, и в марте Элиза вновь приезжает к своему сердечному другу в Клайпеду, где гостит уже две недели. В конце апреля уже Михаил хлопочет о финской визе, и они вместе проводят несколько дней уже в окрестностях Турку, на пустынной в это время года лодочной станции. Далее события несутся галопом, и вот они уже регистрируют свой брак в Хельсинкском магистрате во время третьего приезда Михаила Анатольевича в Финляндию. Элиза оперативно организует ему годовой контракт на своей фирме, руководство которой, в качестве свадебного подарка, предоставляет молодым только что спущенную со стапеля крейсерскую яхту новой серии для «медового круиза» по крупнейшим портам Балтийского моря. Калининград должен был стать их четвертым портом...
Незаметно для себя они обогнули Верхний пруд и вновь оказались у музея.
– Вот и вся моя невеселая история, – с заметным облегчением вздохнула Элиза, складывая не нужный уже зонтик. – Вот как я здесь оказалась. – Она повернулась к Юрию лицом и взглянула ему прямо в глаза:
– Вы ведь не осуждаете меня Юри, правда?
Юрий смутился:
– Ну что Вы, Элиза, разве я могу? А вообще, спасибо Вам за доверие, не каждый может так рассказать о себе первому встречному.
Тут его спутница покраснела и опустила глаза.
– Просто у меня столько накопилось на душе тоски и тумана, что я ходила по улицам, словно сомнамбула, и мечтала поделиться своим горем хоть с кем-нибудь, кто просто мог бы меня выслушать.
В этот момент к остановке подкатил обшарпанный трамвай пятого маршрута, и Элиза вопросительно взглянула на него, как бы спрашивая, поедет ли и он на нем. Вместо ответа Юрий подхватил светловолосую датчанку под руку, и они, перебежав через улицу, понеслись к уже тормозящему вагону. Дальновидно предвидевший такой оборот событий мужчина в полосатой футболке среагировал незамедлительно. Поскольку он уже переместился несколько вперед по отношению к нашей ни о чем не подозревающей паре, то, предполагая, что они успеют сесть только на заднюю площадку трамвая, обежав вагон спереди и энергично впихнув в вагон застрявшую было на ступеньках старушку, протиснулся вперед и сам. Дальше проходить он не стал, предпочитая находиться около дверей, дабы при необходимости быстро выбраться наружу. Не слушая недовольное бормотание так бесцеремонно подсаженной бабки, он искоса взглянул на своих подопечных. Те продолжали что-то оживленно обсуждать, не обращая, казалось, на окружающих ни малейшего внимания.
«Вот и славненько, – удовлетворенно подумал мужчина в футболке, – кажется, дело у них сладилось, и парочка двинулась на «хату». Ну, слава Богу, наконец-то».
Он проводил их почти до гостиницы «Калининград», где, к его искреннему изумлению, они поднялись только до половины ведущей к входу лестницы.
– Вот я и пришла, – сказала, останавливаясь на ступеньках, Элиза, когда они уже почти подошли к дверям гостиницы, – благодарю за приятный разговор.
– Чего уж там, – прощально наклонил голову Юрий, – желаю Вам успеха. – Он хотел добавить еще что-то насчет того, что если у нее будут проблемы, то она может... но, вовремя вспомнив об отсутствии телефона в домике Олега Семеновича, промолчал.
Элиза протянула ему руку, и он ощутил крепкое рукопожатие ее узкой, ощутимо мозолистой ладони:
– Ну, что ж, идите, – произнесла она улыбнувшись, а то Ваш спутник уже чрезмерно Вас заждался.
Юрий внезапно почувствовал, как под ним дрогнули гранитные ступени лестницы.
– Какой еще спутник? – промямлил он, внезапно пересохшим ртом.
– Как же? – удивленно вздернула брови Элиза, – он ведь еще к музею Вас провожал, а потом я его в трамвае заметила. Он у Вас сейчас сзади, у входа в магазин стоит. У него большой черный зонт, и он носит такую странную полосатую рубашку, у нас они были в моде лет пять назад, да и то только у тинэйджеров.
Пересилив себя, Юрий натянуто улыбнулся:
– Думаю, Вам, сударыня, показалось. Еще раз желаю приятного вечера. До свидания.
Он неуклюже поклонился и, неторопливо повернувшись через правое плечо, бросил быстрый взгляд в сторону только что пройденной ими витрины шикарного магазина. Там у дверей действительно на долю секунды мелькнуло нечто полосатое, впрочем моментально исчезнувшее. Более не оборачиваясь и даже не ускоряя шага, Юрий зашагал к мосту через реку Преголь.
«Сделать, что ли, вид, что у меня развязался шнурок, – думал он, двигаясь в сторону Южного вокзала, – да и глянуть незаметненько, что это за друг за мной увязался».
Он остановился, задрал правую ногу на выступ парапета и занялся приведением в порядок якобы развязавшегося шнурка, рассеянно озираясь по сторонам. Среди немногих прогуливавшихся по слишком длинному для прогулок мосту прохожих он без труда заметил плотного мужчину в полосатой футболке, действительно двигавшегося в ту же сторону, что и он, и занятого, как ясно следовало из решительного разворота его головы, рассматриванием пришвартованного недалеко от спорткомплекса пассажирского судна. Свой длинный зонтик он сунул под мышку и при ходьбе слегка придерживал его пальцами левой руки за круто изогнутую деревянную ручку.
«Однако! – констатировал Юрий, – какая, однако, глазастая эта датчанка! И действительно, я совершенно точно видел недавно этого типа, – наморщил он лоб, – да, точно, он был в аптеке. Поставив ногу на потрескавшийся асфальт, он притопнул ей, как бы проверяя качество узла, и столь же неспешно продолжил движение. – Допустим, что это действительно «хвост», – рассуждал он, – но кого же может заинтересовать моя скромная персона? Вот еще морока на мою голову! Однако надо бы где-то присесть, обдумать создавшуюся ситуацию».