Сокровища Мельк-Тауза
Шрифт:
Старейший из кавалов подхлестнул лошадь и умчался вперед. Путь, по которому можно было двигаться с уверенностью в своей целости, кончался. Впереди еще одно иезидское поселение, а дальше — провинция, заселенная дикими и жестокими курдами. Через эту землю и мимо этих людей безнаказанно проходит не всякий. Положение осложнялось еще тем, что приходилось пробираться через проклятое Ущелье Несчастий.
Кавал мчался вперед и соображал:
«Необходимо в этом поселении задержать эмира, набрать денег и разведать путь. Кто знает, что может случиться впереди?..»
Прискакавший в деревушку кавал всполошил все население. К иезидам приближался не один синджак. Вместе с синджаком следовал и сам эмир-эль-хаджи. Землетрясение не произвело бы такого переполоха, какое произвела эта весть. Да и что такое землетрясение по сравнению с приездом эмира? С тех пор, как появилось на земле это убогое поселение иезидов, землетрясения были не один раз. Они уничтожали жалкие строения, превращали их в кучи и сравнивали с землей. Землетрясения были много раз, но эмир приезжает впервые. Поселение иезидов переживало небывалое. Крики и бестолковая беготня встревожили животных. Собаки лаяли и выли, козы и бараны метались среди людей и не находили места. Люди облеклись в праздничные одежды и бежали навстречу эмиру, а впереди них безумствовал от чрезмерной радости старый кавал. Своим поведением он показывал, как надо выражать свой восторг и радость. Скоро к кавалу присоединились вдохновенные добровольцы и стали прыгать и вопить так же, как прыгал и вопил кавал. Шумная встреча не доставила удовольствия эмиру. Он нахмурился и равнодушно смотрел на беснующихся людей, а они лезли к нему, цеплялись за повод и целовали стремя и пыльную обувь.
Старый кавал стаскивал с лошадей свиту эмира и заставлял их плясать и петь. Кавалы не понимали своего товарища. Какой смысл даром тратить силы, когда через час- другой эмир снова двинется в путь?.. Но в голосе и в лице старого кавала была непреклонность и настойчивость, и кавалы послушно спустились с коней. Один из них нес вынутый из-под лохмотьев синджак, а остальные плясали впереди и пели. От ног пляшущих облаком поднялась пыль и закрыла собой и эмира и всю толпу.
Эмир и синджак остановились в жилье иезида, от которого кавалы ожидали наиболее щедрой дани. Высоким гостям с необычной быстротой была подана пища. Эмир и ка- валы с жадностью накинулись на нее. Темное помещение наполнилось шумом от торопливого жевания. Внимание всех было сосредоточено на пище. Глаза не отрывались от блюда и выискивали наиболее вкусные и жирные куски, а челюсти спешили раздробить и перемолоть то, что грязные пальцы совали в рот. Челюстям приходилось торопиться, так как желающих овладеть аппетитными кусочками было много.
Одним из более торопливых был сам эмир. Он сидел на корточках над блюдом, нагнулся над ним и раздвинул локти, чтобы оттеснить от пищи бесцеремонных и жадных, как шакалы, кавалов. В каждой руке у эмира было по куску мяса, рот был переполнен, а глаза не отрывались от быстро убывающей пищи. Эмир не обгладывал костей с той артистической чистотой, с какой проделывали это кавалы. Эмир торопливо срывал с них мясо, а необглоданные кости бросал обратно на глиняное блюдо. Над этими костями должны поработать зубы кавалов и придать им надлежащий блеск и чистоту после того, как блюдо освободится от пищи. Так обращаться с костями мог только эмир. Только он мог оставлять своей свите объедки, и эти объедки свидетельствовали о его милости и заботе о подчиненных.
Головы эмира и кавалов бездействовали. Когда работают челюсти, мозг может отдохнуть.
У дверей жилья стояла притихшая толпа иезидов наслаждалась долетавшими до нее звуками. Там, в полутьме лачуги, вкушали пищу святые люди. Они удостоили жалкое поселение чрезвычайной милости. И то что они с такой жадностью уничтожают неприхотливую еду, свидетельствует об их великодушии и снисхождении. А когда помещение наполнилось трескучей, похожей на горячую ружейную перестрелку, отрыжкой, слушатели впали в восторг. Они никогда не слышали такой звучной и сочной отрыжки. Кава- лы были чрезвычайно светскими и воспитанными людьми, и желудки их могли выражать благодарность со свойственным придворным людям лоском.
Пресытившийся эмир свалился на ложе и уснул, а ка- валы, облегчив желудки, вынесли к толпе синджак. На этот раз их пение и пляски не отличались легкостью и стремительностью. На их осовевших лицах и в отупевших глазах оживление появлялось только при виде пожертвований. Пользуясь всеобщим восторгом и суматохой, кавалы сами выбирали дар синджаку. Вместо барана, они хватали теленка, а вместо теленка гнали корову. В славословие Мельк- Тауза вплетались слова укоров и порицаний.
— Нельзя быть таким скупым, когда к вам приехал сам эмир эль-хаджи. Он удостоил вас милости и веселья, а вы жалеете паршивую корову.
Владелец коровы на минуту переставал жалеть о вырванном у него даре. Ради такого необычного приезда, действительно, можно быть щедрее. И потерявший единственную корову иезид начинал скакать и петь и взывать к щедрости соседей.
Сон эмира был чрезвычайно крепким, но непродолжительным. Проснувшись, эмир поднялся и сел. Заплывшие глаза еле раскрылись и тревожно стали осматривать окружающую его невзрачную обстановку. Грязное и давно немытое тело зудело. Расплодившиеся паразиты грызли святое тело и пили святую кровь.
Эмир долго чесался и скреб грязную кожу, как будто отрывал завалившиеся куда-то в складки мысли.
Старательная работа эмира не осталась бесплодной. Он прочистил помутневшее сознание, и в душу его проник луч понимания.
— Едем? — хрипло спросил эмир дремавшего у стены старого кавала.
Кавал очнулся от тяжелой дремоты и вместо ответа также стал чесаться. Его мысли не подчинялись сознанию. Они были придавлены звериным сном и животными ощущениями.
— Надо торопиться!.. — снова произнес эмир и встал.
— Нет, эмир, нам надо подождать!.. — возразил кавал.
— Почему?.. — удивился эмир.
— Дальше путь пойдет среди курдов. Впереди — Ущелье Несчастий. Через это ущелье из троих путников свободно проходит один… Надо будет послать вперед людей осмотреть все!..
Эмир не возражал. Прошли те времена, когда эмиры были храбрыми и воинственными вождями. Прошли времена, когда на их призывный клич появлялись тысячи отважных головорезов. Они покорно шли за своими эмирами, убивали и уничтожали, а когда выпадала неудача, то безропотно погибали сами. Власть османов изменила все. Бесправен и покорен эмир, трусливы и нерешительны иезиды.
— Когда же мы поедем дальше?.. — спросил с неудовольствием эмир.
— Мы поедем завтра!.. — уверенно ответил кавал.
Но на другой день кавал отправил не разведчиков, а син- джак в ближайшие иезидские поселки. Кавалы должны были собрать дань и оповестить народ о великом торжестве, которое совершит эмир.
Это было в первый вечер после сбора дани. Вернувшиеся кавалы возбужденно рассказывали об успешном путешествии синджака. Еще несколько таких дней, и кавалы могут не роптать на эмира. Их труды будут вознаграждены сторицей. Рассказывали кавалы о быках, коровах и баранах. Упоминали о серебряных и золотых деньгах. Но больше всего говорили кавалы об одной девочке. Ах, какая это была девочка! Земля не видала такой красавицы. Не может быть, чтоб она была дочерью простого иезида. Нет, скорее всего, это райская гурия, по милости Мельк-Тауза заменившая ребенка иезида.