Сокровища непобедимой Армады

Стенюи Робер

Вторая линия: сорок торговых кораблей из состава «Серебряного флота», вооруженных в Генуе, купленных у Венеции или зафрахтованных у ганзейских купцов.

19 марта герцог устроил своему флоту смотр. По окончании его он сообщил королю, что все готово, за исключением мелких плотничьих и столярных доделок: предстояло возвести более крепкие носовые и кормовые надстройки, сделать более толстые палубные настилы, дабы уберечь экипаж от штормовых волн и картечи. Герцог решил не рисковать и оставить дома несколько совсем старых посудин, перераспределить груз, иначе разместить артиллерию, довершить снаряжение Андалузской эскадры и т.п. Галеасы должны были быть готовы

полностью к концу недели.

Однако, судя по дальнейшим письмам, радужная картина омрачалась день от дня. Тон герцогских посланий становился все более трагическим: «Люди бегут с кораблей… Солдаты босы и раздеты… Многим не плачено по году…»

«Погрузите 200.000 дукатов»

20 марта король продиктовал на семи страницах письмо, весьма заинтересовавшее меня. В нем герцогу Медине-Сидонии в очередной раз приказывалось «выйти в море до конца нынешнего месяца, не захватывая из следующего ни дня».

Властелин необъятной империи разрешал своему кузену и генерал-капитану Моря-Океана и Андалузского побережья расплатиться за поставленное обмундирование и провизию, а кроме того, заплатить всем участникам похода двухмесячное жалованье, «чтобы они двинулись в путь радостные». «Полагаю разумным выдать солдатам лишь половину платы на берегу, а вторую половину на борту, где вы сможете запереть их и не дать разбежаться с деньгами».

Следующий абзац заинтересовал меня еще больше:

«Жалованье на всю Армаду составляет 116.000 дукатов, а двойное жалованье — соответственно 232.000 дукатов… Офицер казначейства получит 433.878 дукатов по 10 реалов. Таким образом, остальные 200.000 дукатов вам надлежит взять с собой. Озаботьтесь, чтобы из этой суммы не было взято ничего и чтобы она была погружена целиком».

200.000 дукатов! Даже если они были распределены по десяти капитанским галионам, есть от чего пустить слюну искателям сокровищ. Но я прежде всего археолог, поэтому, сделав себе заметку для памяти, продолжаю читать дальше.

«Незадолго до смерти маркиза Санта-Крус было условлено, что за день до отплытия он возьмет с французских и прочих иностранных кораблей, которые окажутся в Лиссабоне или порту Сетубал, часть матросов, оставив ровно столько людей, чтобы эти корабли могли вернуться домой…»

Филипп потерял покой и сон. Ночь за ночью, день за днем он диктовал, скрипел пером, читал и перечитывал тысячи депеш. Он пытался самолично управлять империей, в которой никогда не заходило солнце. Король влезал в мельчайшие детали. Медине-Сидонии он писал: «Касаемо здоровья экипажей, надлежит сократить ежедневную порцию андалузского вина, ибо оно зело терпкое. В море выдавать по одной асумбре (около двух литров. — Р. С .) на троих человек, вместо пол-литра каждому, а также пользоваться иными винами… Прошу отправлять мне подробные отчеты контролеров, поставленных следить за правильным исполнением приказа».

Или: «А противоестественный грех надлежит карать примерно». Или вот: «Запретите держать личные сундуки в корабельных проходах, иначе о них будут спотыкаться».

Письма, продиктованные вечером, мучили государя бессонными ночами, и часто с утра он диктовал противоположные распоряжения с длинными комментариями и обычным многословием. Сегодня в четырех строках можно было бы изложить то, на что Филипп изводил четыре страницы.

Листая бесчисленные послания, я узнал, каких трудов стоило королю раздобыть для Медины-Сидонии аркебузы, мушкеты, пики и латы. Из Бискайи должны были прибыть шестьдесят четыре якоря.

А

герцог слал все новые и новые жалобы, по большей части обоснованные: не хватает свинца для литья пуль, нет запасных парусов и канатов, «всего 3000 центнеров пороха, меньше половины потребного… по тридцать ядер на пушку…» и т.д. У солдат не было шлемов и кирас. Но что куда серьезнее: «Я обошел на этих днях Армаду, корабль за кораблем, и выяснил со слов капитанов, что на судах числится на тысячу бочек для воды меньше, чем нужно, по мнению Франсиско Дуарте».

26 марта герцог еще более охладил пыл короля:

«У вашего величества были сведения, что Армада находится в двухдневной готовности к отплытию. Однако я по прибытии нашел дело в ином состоянии. Господь ведает, что я больше, чем кто-либо, стремлюсь вывести Армаду из порта в наикратчайший срок, назначенный вашим величеством, однако слишком велика нужда в потребных людях и снаряжении. По моим сведениям, здесь осталось не больше 10.000 человек, даже 9000… Андалузская Армада еще не пришла… До крайности недостает опытных матросов… Большим облегчением была бы возможность выплатить трехмесячное жалованье. Но, поскольку ваше величество распорядились выплатить двухмесячное, мы так и поступили, хотя мне говорят, что на эти деньги нельзя купить даже пару башмаков и новую рубаху, учитывая дороговизну товаров и бедность солдат… Нам пришлось потратить дополнительно 12.000 дукатов на госпиталь и энтретенидо (офицеров, дожидающихся вакантных должностей. — Р. С. ). Если так пойдет и дальше, ко дню отхода у меня останется лишь 200.000 дукатов вашего резерва. Оба жалованья будут выплачены на судах, что же касается продуктов, белья и обуви, то они будут продаваться в море, дабы никто не смог сбежать».

Это письмо разминулось с королевским посланием: «Проверив самолично состояние дел, начинайте грузить на суда пехоту, если вы еще не начали этого делать… Приготовьтесь выступать 5 апреля, самое позднее — 6 утром, и, чем раньше, тем лучше…»

Несмотря на настойчивые приказы, Медина-Сидония заменял каждый гнилой бимс, латал обшивку судов, заменял паруса и якоря.

Зато с духовными приготовлениями все было в порядке. Герцог сообщил королю: «Согласно воле вашего величества, все моряки и солдаты этой Армады исповедались и причастились перед посадкой на борт, а все сертификаты об исповеди переданы мне в собственные руки. Я отдал распоряжение адмиралам и боцманам запретить богохульства и ругательства на борту, не пускать солдат посещать падших женщин, а, ежели таковые обнаружатся на борту, немедленно гнать их прочь».

Лишь 2 апреля генерал-капитан уведомил короля, что, проведя общий смотр, начал грузить на борт пехоту. Что касается финансов, то: «…выплатив двухмесячное жалованье, мы останемся совсем без денег, а матросы не склонны довольствоваться столь малым, учитывая, сколько мы им задолжали… Соблаговолите, ваше величество, отправить нам некоторое количество эскудо через курьера или верховых».

«Экономьте деньги, отпущенные на Армаду»

В начале апреля герцог получил очередное детальное наставление: «Поскольку победы являются даром божьим, коим он милует по своему разумению, а ваш поход несомненно угоден ему и вы можете рассчитывать на его вспоможение, если только прегрешения наши не окажутся слишком тяжкими, надлежит проследить, чтобы никаких грехопадений не совершалось на этой Армаде, а если такие совершаются, надлежит их наказывать примерно и наглядно, иначе кара за попустительство падет на всех…