Сокровища поднебесной
Шрифт:
Но, так или иначе, они мое произведение. Разве следует горшечнику с презрением относиться к горшкам, которые он создал? И они послушные, добронравные и добросердечные девушки, этим меня утешают те мои знакомые, у кого есть хорошенькие дочери. Все, что я могу сказать: благодаря моим познаниям мои девочки всегда чистые и приятно пахнут. Хотя нет, пожалуй, у меня есть еще одна заслуга: моим дочерям повезло с pap`a, который может дать им весьма богатое приданое.
Так вот, хотя в тот день я и привел молодого Брагадино в замешательство, но не оттолкнул его навсегда, поэтому когда он зашел в следующий раз, я ограничился рассуждением о приданом, завещании и наследстве. Теперь они с Фантиной официально обручены, а я скоро
Глава 8
Если я и сокрушался по-настоящему из-за отсутствия у нас сыновей, то только потому, что горевал, видя, что это сделало с Донатой. Ей было всего только тридцать два года, когда родилась Мората, но, должно быть, появление третьей дочери убедило жену, что она не способна произвести на свет наследника. И для того, чтобы предотвратить несчастье и не родить еще одну дочь, Доната с тех пор избегала дальнейшего потворствования своим желаниям во время супружеских отношений. Она никогда ни словом, ни жестом не отказывала мне в моих любовных притязаниях, но начала одеваться, выглядеть и вести себя так, чтобы уменьшить свою привлекательность для меня и притупить мою к ней любовь.
В тридцать два года Доната позволила своему лицу потерять прелесть, волосам — блеск, а глазам — живое сверкание. Она начала одеваться в черный бомбазин и шали, как старуха. И это в тридцать два года! Мне исполнилось тогда пятьдесят лет, я был еще строен, прям и силен, я носил дорогие наряды, которые соответствовали моему положению и вкусу, и обязательно выбирал тот цвет, который мне нравился. Мои волосы и борода еще не поседели, кровь не стала жидкой, у меня все еще сохранился здоровый вкус к жизни и удовольствиям, мои глаза до сих пор еще загорались, когда я видел хорошенькую женщину. Но должен сказать, что они тускнели, когда я смотрел на Донату.
То, что она вела себя как старуха, делало ее старухой. Она и сейчас моложе, чем был я, когда родилась Мората. Однако за последние пятнадцать лет Доната приобрела все неприглядные особенности женщины намного старше своего возраста — черты лица расплылись, подбородок вытянулся и отвис. А потом еще эта старушечья сутулость и эти жилы, которые выступили на пальцах и стали видны сквозь пятнистую кожу рук. Локти ее стали похожи на старые монеты, а плоть на руках свисает и болтается, когда жена поднимает юбку и, пошатываясь, спускается по ступеням от Корте к одной из наших лодок. Что стало с молочно-белым, розовым, как раковина, и золотисто-шелковистым телом, я не знаю: я не видел его уже долгое время.
За эти годы, повторяю, жена никогда не отказывала мне в супружеских правах, но после этого неизменно хандрила, пока луна не становилась достаточно круглой и у нее не исчезал страх, что она снова беременна. Спустя какое-то время, разумеется, уже нечего было бояться, но в любом случае я больше не давал Донате повода для страха. Постепенно я стал время от времени проводить день или даже ночь вне дома, но она ни разу не потребовала от меня оправданий или извинений, никогда не подвергала меня осуждению за мои pecatazzi [270] . Так что мне грех жаловаться: наверняка немало мужей хотели бы оказаться на моем месте и иметь такую терпимую и несварливую жену. И если теперь, в возрасте сорока семи лет, Доната, как это ни прискорбно, преждевременно состарилась, то я и сам догнал ее. Мне уже шестьдесят пятый год, поэтому нет ничего удивительного в том, что я выгляжу таким же старым, как и она, и больше не провожу ночи вне дома. Даже если бы я и захотел прогуляться, мне больше не делают привлекательных приглашений, и, к сожалению, я вынужден был бы их отклонить, если бы они поступили.
270
Маленькие недостатки (ит.).
Некая германская компания недавно открыла здесь, в Венеции, филиал своего производства новых, улучшенных зеркал. Они продали все свои изделия, поскольку все богатые дома в Венеции, включая и наш, приобрели по одному или даже по два. Я восхищаюсь прозрачными зеркалами и неискривленными отражениями в них, однако рассматриваю их и как своего рода двоякое благословение. Я предпочитаю верить, что когда я смотрюсь в зеркало, то это оно виновато во всех недостатках и искажениях; обидно признавать, что я на самом деле так выгляжу.
Теперь у меня уже совершенно седая борода, жидкие седые волосы, морщины и старческие пятна на коже, унылые мешки под глазами, а сами глаза плохо видят…
— А вот этому несчастью легко помочь, друг Марко, — сказал доктор Абано, который все эти годы оставался нашим семейным лекарем и теперь был таким же старым, как и я. — Эти изобретательные германцы создали еще одно чудесное стекло. Они называют свое изобретение Brille [271] — вторые очи, если хочешь, occhiale. Два кусочка стекла, которые в них вставлены, творят со зрением настоящие чудеса. Просто держи их перед глазами и попытайся разобрать, что написано на странице книги. Ну что, разве так не лучше читать? А теперь посмотри на себя в зеркало.
271
Очки (нем.).
Я так и сделал и пробормотал:
— Однажды суровой зимой, в месте под названием Урумку, из замерзшей Гоби появились дикари, которые ужасно напугали меня, потому что у них были большие мерцающие глаза из меди. Когда дикари подошли ближе, я увидел, что они все носили такие же приспособления, как это. Своего рода маску домино, сделанную из тонкой меди, с множеством маленьких отверстий. Дикари объяснили, что человек не может хорошо видеть через это, но зато приспособление защищает их глаза от слепящего сияния снега.
— Да-да, — нетерпеливо произнес Абано. — Ты не один раз рассказывал мне об этих людях с медными глазами. Но что ты думаешь об occhiale? Разве ты не лучше видишь?
— Лучше, — ответил я без особого энтузиазма, потому что рассмотрел в зеркале собственное отражение. — Я замечаю то, чего не замечал прежде. Ты m`edego, Абано. Скажи, медицина может объяснить, почему я теряю волосы на голове и одновременно на кончике носа у меня растет щетина?
Все еще нетерпеливо он сказал:
— Разумный медицинский термин для этого «старость». Ну а что же occhiale? Я могу приказать, чтобы для тебя изготовили специальное приспособление. Простое или богато украшенное. Скажи, ты предпочитаешь носить его в руке или крепить вокруг головы? Можно украсить occhiale драгоценностями, сделать оправу из дерева или тисненой кожи…
— Спасибо тебе, старый друг, но думаю, что вполне обойдусь без этого изобретения, — сказал я, откладывая зеркало и возвращая ему occhiale. — Я много чего видел в жизни. Но сейчас я не хочу видеть признаки собственного разложения.