Сокровища скифов
Шрифт:
– Даже не пробуй. Эта грелка порвала очень много Тузиков.
Я опять не стал спорить. Было бы из-за чего. Тем более что своё отношение к рукоприкладству я уже осветил.
Мы сидели за угловым столиком у окна и хорошо видели, как оранжевый диск солнца прячется за домами. Вдоль дороги зажглись фонари, разгоняя начавшую было сгущаться темноту, птичьи трели заглушил рёв мотоциклов и глухой хрип уличной дискотеки. Мне доводилось бывать в таких городках, и везде они походили один на другой. Словно братья-близнецы. Те же танцплощадки, те же безбашенные
– Почему ты всё-таки меня выбрала? – решился я задать терзающий меня вопрос.
– Ты опять об этом?
По тону я понял, что уже изрядно достал её этим вопросом. Но уж очень мне хотелось знать правду.
– Опять.
Любаша горестно вздохнула, лишний раз подтверждая мою догадку.
– Увидела тебя, решила, что честный человек. Вот и предложила.
Где-то в глубине души я надеялся услышать другие слова. Дескать, ты мне понравился и всё такое… Что ж, не всегда нашим надеждам суждено сбываться.
– А в Москве ты никого найти не могла, пришлось в мой город ехать? Или в Москве таких олухов нет?
– Олухи везде есть. Просто тот, кого я наняла до тебя, решил дать волю рукам. Пришлось его успокоить и уволить. Ты, надеюсь, не из таких?
– Нет, не из таких. Ты вообще не в моём вкусе.
Я соврал, но не потому, что разлюбил её или испугался быть успокоенным, а потому, что не в моих правилах приставать к женщине, которую я в качестве мужчины не интересую. Секс без любви, всё равно, что чай без сахара – горячо, но не сладко.
– Ладно, пойду спать. Ты идёшь?
– Посижу немного, – отказалась Любаша. – Мысли в порядок приведу.
Уговаривать её я не стал. Мысли она в порядок будет приводить или что другое – не моё дело. Она женщина свободная и вправе поступать так, как считает нужным.
Любаша разбудила меня чуть свет. По красноте в глазах и уложенным в пучок волосам я понял, что она так и не ложилась. Я сел на кровать, завернулся в одеяло, чтобы не смущать её наготой своего тела и принялся ждать объяснений.
Любаша села на стул против меня и бросила на стол пачку фотографий.
– Здесь её нет!
Я взял фотографии и не спеша проглядел их. Цветной плёнкой воспоминаний передо мной пролетел весь вчерашний день: белостенные мазанки, покосившиеся заборы, лица березовчан, гуси на обочине и даже скрючившийся посередь дороги Шурик. Всё выглядело вполне нормально и благопристойно.
– Кого нет?
– Приметы! – гневно выкрикнула Любаша.
Она была расстроена, очень расстроена. Расстроенные женщины ведут себя неадекватно и могут быть крайне опасны. Я видел, как она расправилась с Шуриком, а ведь тогда она была в хорошем расположении духа. Так что я на всякий случай поплотнее завернулся в одеяло и поджал ноги под себя.
– Какие приметы?
Любаша посмотрела на меня как на идиота, потом вроде как вспомнила, что я не при делах и поведала мне историю из далёкого прошлого своей семьи. Оказывается летом 1942 года её дедушка, рядовой Советской Армии, воевал в этих местах. Линия фронта проходила тогда по западной окраине города, а ключевыми пунктами обороны являлись две высотки, находившиеся, соответственно, на юго-западе и к северу от города. Бои шли жестокие, немцы рвались к Сталинграду и с потерями не считались. Дедушка в составе артиллерийского расчёта находился на одной из высоток, на какой именно так и осталось тайной за семью печатями. На третьи сутки немцам удалось сломить сопротивление наших войск и двинуться дальше.
Каким было продолжение и чем закончилась эта война рассказывать не буду, и так все знают, скажу лишь, что дедушка Любаши домой не вернулся. Пропал без вести где-то в этих местах. Однако незадолго до своего исчезновения, он прислал жене странное письмо. Письмо он послал не по почте, военная корреспонденция тщательно проверялась службой НКВД, а с оказией, через раненого друга. В письмо был вложен лист бумаги, исписанный арамейскими и греческими буквами, а в конце дедушка предупреждал, что если не вернётся, то пусть ищут слепого раба. Какой такой слепой раб и где именно его надо искать, дедушка не написал ничего.
Отец Любаши расшифровал послание. В нём говорилось о тех самых артефактах, ради которых мы сюда и приехали. Он несколько раз побывал в Березовске, но ничего не нашёл: ни дедушкиного Розеттского камня, с которого тот переписал скифский текст, ни точного места, где дедушка воевал. Теперь поисками решила заняться внучка.
На мой взгляд, Любаша должна была посвятить меня во всё это с самого начала, а не корчить из себя полковника Исаева. Я ей так и сказал, на что она ответила, что хотела прежде убедиться в моей честности. Вид, дескать, бывает обманчивым. Что ж, в этом я был вынужден с ней согласиться. Многие мошенники выглядят приличными и честными людьми, взять хотя бы наше правительство, а вот она на данный момент выглядела весьма расстроено, и чтобы хоть как-то отвлечь её от тяжёлых дум, я спросил:
– А кто это «слепой раб»?
Любаша пожала плечами.
– Скифы так называли своих рабов. Точнее зависимые от них народы. Самого понятия – рабство – в цивилизованном греко-римском или азиатском смысле у них не существовало. Рабы пользовались относительной свободой и считались кем-то вроде малых детей. По их понятиям человек, позволивший поработить себя, ещё не состоялся как личность и каким-либо поступком должен доказать окружающим, что вновь стал взрослым.
– А почему «слепой»?
– Не знаю. Геродот в четвёртой книге приводит одну легенду относительно этого понятия, что-то там про кобылье молоко, но к реальности это вряд ли имеет отношение. Геродот вообще большой выдумщик. Всё, что он слышал о скифах, он старался передать своему читателю буквально. К тому же, он имел очень приблизительное понятие о географии Великой Скифии, а сами скифы просветить его почему-то не захотели. Теперь вот учёным приходиться ломать голову, пытаясь разобраться в его описаниях.
– А поподробней об этой легенде можно?