Сокровища Валькирии. Страга Севера

Алексеев Сергей Трофимович

А полковнику стало всё равно, потому что по левую руку сидела Капитолина, а по правую — всё понимающий и молчаливый Нигрей, горел огонь в камине, струился тихий свет газовых рожков, было вино, мясо и много острых, терпких приправ, овощей с грядки, трав и корней хрена. В глазах Капы скоро выгорел испуг и осталась лишь нежность, подсвеченная живым огнём. Она расслабилась и улыбалась ему и уже не боялась открыто и долго смотреть в его лицо. Полковник ощутил то желанное состояние духа, когда отлетели все заботы, головные боли и беспокойство; он забыл, что начальник, что женщина рядом с ним — изменница, предающая его интересы. И она тоже преобразилась, став просто

женщиной, чувствующей, что нравится этому мужчине, что он думает о ней и желает её. После дороги и автомобильной тесноты, где ей, вероятно, казалось, что везут на казнь, после напряжённого ожидания — что же будет? — она поняла, что страшного ничего не случится, что у начальника — чистые помыслы, и как бы сейчас заново открыла его, увидела в нём человека, мужчину. Можно было представить, что говорили в женском обществе отдела о своём начальнике — известном женоненавистнике: даже секретарями посадил мужчин. Теперь всё это сломалось в её сознании, и она чувствовала себя счастливой избранницей, готова была защищать полковника от всех пересудов и домыслов. Полковник читал это в её глазах, замечал, как высвобождается активность, воля и появляется первый признак высвобождения — желание шутить. Капа огладила ладонью его лысую голову и, склонившись, засмеялась.

— Все думают, что вы лысый… Зачем вы бреете голову? Вам так лучше?

Она почувствовала, как растут волосы!

— Зарок дал, — шёпотом сообщил полковник. — Обет. Только никому!

Эта тайна, придуманная на ходу, этот шёпот в отблесках живого огня вдруг сблизили их, сломав, может быть, десятки преград.

— Увидеть бы вас с причёской! — мечтательно проговорила она и наверняка уже видела в своём воображении.

— Придёт час, — таинственно сказал полковник. — Никогда не следует торопить события.

— Почему вы не говорите тостов? — спросила она. — Вы же грузин?

— Тоже по секрету… Я не грузин.

— Кто же вы? А фамилия?

— В моих жилах течёт крутая огненная смесь, — зашептал он. — Если поднести спичку — будет взрыв.

— Мне казалось, вы холодный…

— Представляете, сколько нужно сил и терпения, чтобы сдерживать страсти?

— Представляю…

Нигрей откровенно и как-то романтично тосковал. Он взял гитару и сел на голый пол у камина. И пока просто наигрывал, полковник притащил к огню огромную медвежью шкуру, потом взял на руки Капитолину, отнёс и положил в густой и высокий, как трава, бурый мех. Она была счастлива и не могла скрыть этого. Арчеладзе сел рядом с ней, сложив ноги по-турецки, намотал на голову полотенце — изображал султана. И Капитолина тут же подыграла ему, выстелилась возле его ног, положила голову на колени. За столом оставался один Воробьёв в окружении молодых олениц и, пожалуй, больше походил на хана: его кормили с ложечки. Нигрей тихо теребил струны — играл превосходно, однако чувствовал, видимо, что сейчас не нужно ни песен, ни громкой музыки.

Полковник больше ничего пока не хотел. Дров — специально напиленных берёзовых чурбачков — хватило бы до утра. И вина бы хватило, и тепла, только бы ночь не кончалась…

И вдруг в этот момент радости, оживления души и забытых чувств, в миг тишины, когда даже дрова не стреляли в камине, взорвался и опалил всех огнём незаметный Нигрей.

— Не могу! — закричал он и ахнул гитару об угол камина. — Не могу!! Всё, не могу… Эдуард Никанорович! Убей меня! Растопчи меня! Я трус! Я предатель! Я — мерзкая блевотина!.. Эдуард Никанорович! Я предал тебя! Ты спас меня, ты ко мне, как отец!.. А я — предал.

Он не знал, что ещё говорить, и только

тряс кулаками над своей головой. И как от всякого взрыва, заболело в ушах, зазвенело пространство.

— Что с тобой, Витя? — наконец спросил полковник, медленно возвращаясь к реальности.

Нигрей подтянул колени к подбородку, сложился в комок, уткнул лицо.

— Мне стыдно смотреть…

Полковник ощутил, как напряглось плечо Капитолины под его ладонью и будто током пробило её безвольное тело.

— Я предал всех. Я вас всех сдал!..

— Прекрати истерику, — полковник сорвал «чалму», швырнул в огонь. Полотенце накрыло огонь, угли, и в зале потемнело.

— Прости, Эдуард Никанорович, — Нигрей встал. — За истерику прости. За всё остальное мне прощения нет. И я знаю, что мне нужно сделать.

Умные оленицы бесшумно покинули зал и растворились где-то в чащах охотничьего терема.

— Говори, Витя, — Арчеладзе взрыл угли щипцами. — И включите верхний свет!

Под потолком вспыхнула люстра из оленьих рогов: тупые рожи кабанов взирали бесстрастно каменными глазами.

— Никанорыч, убери уши, — вдруг сказал Воробьёв. — Ну, прошу тебя!

— Молчать! — Полковник швырнул щипцы. — Говори, Виктор.

Капитолина села и подобрала ноги.

— Понимаю… Мне уйти, да?

Полковник обнял её плечо: возле огня ей вдруг стало холодно…

— Слушаю, Витя…

— Я влетел, товарищ полковник, — вымолвил Нигрей. — На «мочалку» не хватило сил… Нет, я хотел, но замёрз. И не успел. Не смог. Впрочем, что теперь!..

— К кому влетел?

— Владельцу вишнёвого «Москвича».

Арчеладзе непроизвольно вздрогнул, и это ощутила Капа — на мгновение отпрянула от него, затем и вовсе отстранилась.

— Продолжай…

— Похоже, он профессионал. Но чей человек — неизвестно, — Нигрей говорил глухо, будто сквозь повязку. — Выждал меня… Видел, как я отрабатывал объект. Всё видел… И взял у машины, вытряс всё, и «мочалку».

— Продолжай, Виктор…

— А всё, Эдуард Никанорович, — выдохнул Нигрей. — Сделал копию плёнки. Аппаратура была в «Линкольне»… Я виноват, я первым стал искать компромисс. Он диктовал, вязал по рукам и ногам… Очень осторожный и какой-то… неуязвимый. Хотел вырвать у него «мочалку»! И руки согрелись, кофе с ним пил… Не мог! Не знаю почему! Не знаю! Какое-то оцепенение…

— Как у кролика перед удавом, — мрачно заметил Воробьёв. — В штанах-то ничего?..

— Уйди, кошкодав, — тихо предложил полковник. — Ступай в лес грибы собирать.

Воробьёв неловко выбрался из-за стола, опрокинув несколько рюмок, и поплёлся к двери.

— Поверить трудно, — сказал Нигрей. — Но это так… Потом я пытался анализировать своё психическое состояние… Не исключаю, что он воздействовал психотропиком. Хотя кофе пили из моего термоса, сидели в моей машине. Он и не прикасался ко мне, разве что стволом пистолета, когда брал. Я не знаю, что это! Не знаю!

— Спокойно, майор…

— У меня сильно заболело под ложечкой. Ком стал вот здесь, — он приложил руку к солнечному сплетению. — Сначала думал, желудок болит. Когда-то эрозия была… Только вышел из машины — всё прошло.

— Почему ты решил, что он — профессионал? — спросил Арчеладзе.

— Поведение… Спокойный, как танк, — Нигрей глубоко вздохнул и, показалось, всхлипнул. — Весь разговор в его машине записал на плёнку. А мой материал обещал не использовать против меня и против вас… Обставлял меня со всех сторон, требовал сотрудничества, обмена информацией… Сегодня утром заявился ко мне, спрашивал об иностранце. Кристофер Фрич исчез из гостиницы.