Сокровища Валькирии. Страга Севера
Шрифт:
— Спасибо, что сказала. Теперь хоть знать буду, что мне уготовано…
— И прошу тебя, не противься ему. Ты всё равно останешься Страгой, если не Запада, то Севера. Потому что недавно погиб Страга Севера, любимец Атенона.
— Я знаю… Но не хочу быть и Страгой Севера!
— Если бы Стратиг спрашивал наше желание! — вздохнула и потупилась Дара. — Может быть, тебе удастся убедить его… Я должна предупредить, милый. Стратиг не любит тех, кого избирают Валькирии. Поэтому он и задаёт урок на Западе или на Севере. Страги чаще всего гибнут в этих сторонах света. Но делает это не по злому умыслу! Не из желания отомстить за избрание. Всё гораздо сложнее… Избранные Валькириями, даже если они были изгоями, единственные, кто вместе с избранием
— А Стратиг?
— Род Стратига — древний род гоев, — сказала Дара. — Из него вышли многие светлейшие князья. Свой титул он получил по наследству, но не был избран Валькирией… Будь с ним осторожен, милый.
— Я не отпускаю тебя, — заявил Мамонт.
— Но я не могу оставаться при тебе на роли служанки, — возразила она. — Я Дара! А ты пока не владеешь реальностью бытия и не вправе решать мою судьбу. Тем более изменять мой урок. Мир гоев существует лишь потому, что каждый строго выполняет своё предназначение и повинуется року.
— Ну что же, попрошу об этом Стратига!
— Боюсь, не поймёт тебя Стратиг…
— Скажи, ты сама хочешь избавиться от «постельной разведки»? — прямо спросил Мамонт.
— Говорят, когда-то Дары были воплощением целомудрия, — проговорила она мечтательно. — Это было в мире, где существовала гармония отношений мужчины и женщины. Кощеи разрушили её, чтобы управлять миром изгоев. Стратиг вынужден задавать нам такие уроки, иначе невозможно держать под контролем действия кощеев. И нам приходится растрачивать на них бесценное сокровище, очарование Дары. Это единственное, перед чем они не могут устоять, и сами становятся управляемыми.
— Всё равно я постараюсь убедить Стратига! — упрямо заявил Мамонт. — Не хочу, чтобы твоё очарование облагораживало тех, кто его недостоин.
Она печально улыбнулась и дотронулась кончиками пальцев до его лба.
— Это речи пылкого юноши… Кто их будет слушать, милый? Стань холоднее льда, стань твёрже булата, чтобы тебя услышал Стратиг… Если ты избавишь меня от урока, я навечно останусь с тобой.
Дара прижалась к нему, и горячие её губы коснулись шеи. Вмиг закружилась голова, и он полетел в «воздушную яму»… Чтобы остановить это падение, судорожной рукой он нащупал железный медальон на груди и сжал его в руке. Перед глазами возник образ Валькирии — летящие по воздуху космы, огромные и прекрасные глаза, в которых он увидел своё отражение…
Полковник вернулся домой, в пустую квартиру, и вместе с присутствием одиночества ощутил глухое недовольство собой. По дороге он проанализировал ситуацию и убедился, что пока ничего не проиграл, что основная схватка ещё впереди. И даже если бы проиграл — реванш всегда удовлетворял его больше, чем обыкновенная победа. Повергнуть торжествующего противника — это особое удовольствие.
Его смущал сам этот поединок с «вишневым». Ему начинало казаться, что он вторгается в некий мир, о существовании которого и не подозревал. И все приёмы, все правила игры оказываются несостоятельными при одном лишь соприкосновении с этим миром. В Никарагуа, а потом и после этой командировки ему иногда снился один и тот же сон: сомосовцы наступают на его хижину, он же никак не может открыть огонь. Патроны отчего-то стали такими, что крошились в пальцах. Он с ужасом перебирал их, надеясь найти хорошие, рвал пачки — отовсюду сыпалась труха, напоминающая гнилое дерево. И тут его озарило, что патроны испортились от невыносимой жары, что они совершенно не годятся для жарких стран. Почему же об этом никто не подумал! И теперь придётся погибать хрен знает за что и хрен знает где!
Он просыпался в поту, но не от страха, а оттого, что в комнате было жарко…
Тогда он вторгся в чужую страну, где, кроме изнуряющего зноя, были свои порядки и законы. Однако он был уверен, что в своём родном государстве патроны
«Гогия, ты памидоры любишь? Кушать — да, а так — нэт…»
И потом, когда эти же люди начали осаждать российские посольства за рубежом, чтобы вернуться на Родину, полковник отнёсся к этому также спокойно, ибо знал, что там, за кордоном, всё ещё более примитивно, неинтересно и бесстыдно просто.
Он угадывал за «вишневым» какую-то необыкновенную силу. Вечная власть противоречия делала из него ненавистного противника и одновременно возбуждала чувство уважения. Иная логика мышления соперника давала ту самую пищу для ума. После встречи с Мамонтом полковник начал сомневаться, что «вишнёвый» работает на Комиссара. Это было бы слишком просто для человека, который блестяще проводит такие операции, как изъятие значка у Зямщица или его похищение. Работать на Комиссара соглашались люди другого плана — чаще всего неудачники, вечные капитаны или обманутые, как Капитолина.
Однако при этом полковник чувствовал, что «вишнёвый» — не одиночка, вступивший в борьбу с мощным государственным аппаратом; за ним кто-то стоял, а он лишь олицетворял чью-то силу. Если даже всю болтовню парапсихолога поделить на «шестнадцать», его предупреждения и при этом имели значение. Полковник убедился в этом, когда из-под наблюдения исчез Кристофер Фрич. Фотографии наружной службы, как всегда, были плохого качества, но и на них можно было различить фигуру танцующей женщины в купальнике, затем она же, в плаще, рядом с Кристофером, а поодаль — «Москвич». Неяркий свет стёр краски, однако на крыле машины проблескивал вишнёвый отлив…
С такой театральной авантюрностью и изяществом не работала ни одна разведка мира.
Разумеется, это была организация, преследующая те же интересы, что и специальный отдел Арчеладзе. Он не жалел материалы, переданные посреднику, встреча с «вишневым» была гораздо дороже. В конце концов это был его трофей, которым можно распоряжаться по собственному усмотрению. И, как полковник убедился, документы «Валькирии» требовались не только посреднику — бывшему руководителю одноимённого проекта в Институте кладоискателей. Ими интересовался и сам «вишнёвый». Маловероятно, что он согласился на встречу лишь для того, чтобы некоему Русинову заполучить эти материалы, даже если их связывают какие-то отношения. Впрочем, и здесь нормальная, привычная логика мало что объясняла…
Теперь, ожидая звонка от посредника, полковник опасался сделать ещё какую-нибудь глупость, поддавшись жажде быстрой победы. Ему хотелось с кем-то обсудить сложившуюся ситуацию и собственное поведение на будущей встрече, но бывшие под руками Воробьёв и Нигрей для этого не годились. К тому же полковник в них окончательно разочаровался после неудачной попытки захвата посредника, хотя они действовали грамотно, но в пределах общепринятой оперативной логики. Здесь же требовался совершенно другой взгляд. Поколебавшись, полковник решился и набрал домашний телефон «папы»: он мог что-то посоветовать! Конечно, не очень хотелось вот так, кратко, посвящать его в курс дела, вываливать на него информацию, требующую спокойного и размеренного изучения, однако деваться было некуда. Пусть лучше пожурит отец родной, чем потерпеть провал на встрече с «вишневым»…