Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти
Шрифт:
— Вот пристал со своим Хардманом! Твой начальник? Хардман?
— Нет, был моим командиром, — с уважением вспомнил Джейсон. — А теперь… не командир у меня — иезуит. И фамилия скользкая, призрачная, — то ли Барлетт, то ли Бейлесс. В секретных службах они все такие, как рыбы. И глаза рыбьи, и мозги… Это он меня отправил на реабилитацию.
— А ты сейчас подчиняешься секретной службе?
— Переподчинили батальон… Так хочется пить!
— И меня… переподчинили, — вдруг признался Арчеладзе. — Вернее сам ушёл под зависимость. Но теперь!..
— Ты же сказал — вольный
— Да, вольный! Мы оба сейчас — вольные казаки. Только где наши сотни? Почему не ищут командиров?
Арчеладзе задержал взгляд на окошке под потолком — стекло!
Только дотянуться и разбить!.. В три скачка он достиг стены, попробовал вышибить глазок связанными руками — не так-то просто: отёкшие от верёвок руки не сжимались в крепкие кулаки и удар получался вялый, мягкий, как ладонью по заднице. Тогда он приблизился вплотную, и стекло оказалось как раз на уровне лба. Осколки посыпались на пол, а один заскочил под тельняшку. По переносице к щекам потекла тёплая струйка крови…
— Подставляй руки! — приказал он, поднимая стреловидный обломок. — Сейчас ты получишь наконец настоящую свободу! Которая называется воля!
Капроновая, туго скрученная бечева распадалась под нажимом стекла с жирным треском, напряжённые нити лопались сами, едва остриё касалось волокон. Через двадцать секунд Джейсон разглядывал свои посиневшие ладони будто, утратив их, неожиданно и случайно обнаружил вновь.
— Режь мне! — поторопил Арчеладзе. Верёвки на ногах они резали самостоятельно, каждый себе: онемевшие руки не слушались, чтобы распутывать тугие, на совесть затянутые узлы.
И, не дорезав, внезапно оба замерли. Явственно послышался тихий характерный скрежет ключа в замке.
17
Старый Варга по-прежнему строго исполнял волю Стратига, и вся его реальная помощь заключалась в единственном «преступлении» — Буквице, принесённой в каморку в первый день пребывания Мамонта в копях.
Или делал вид, что исполняет, ибо он не мог не замечать, что в колонном зале с сильно просевшей кровлей прибавляются всё новые и новые столбы-подпорки. Впрочем, толку от них было немного: глыбу потолка в миллионы тонн весом удержать и закрепить могло только чудо. И вряд ли бы здесь, в святая святых, помог обережный круг Валькирии. Едва ли Варга не слышал и не догадывался, что всякий раз после захода солнца, когда в Хранилище запылает факел-ночник, в каморку Мамонта пробирается юный Варга. И возвращается к себе под утро с видом бывалого соледобытчика и блуждающей счастливой улыбкой.
И всё равно время бежало неотвратимо, а толща Знаний в сотах Зала Жизни, казалось, становилась лишь мощнее и неподъемней, как опускающаяся кровля.
Однако Счастливый Безумец сидел над Книгами и толкованиями к ним, стараясь успеть до срока, пока не накопится в дубовых брёвнах крепи энергия разрушения и не разразится сокрушающий, подобный близкой перестрелке, треск. Как всякий увлечённый кладоискатель, он быстро ориентировался в пространстве и лишь ускорял темп поиска, но однажды, оторвавшись от Весты, он вскочил на ноги и ударился головой о кровлю.
Это
Однако когда он вернулся и открыл дверь колонного зала — увидел заслонившую вход крепчайшую глыбу. Между полом и кровлей оставалась лишь узкая щель, куда не так-то просто было даже вползти из-за растёртой, раздавленной древесины крепи.
Он понял, что слишком долго шёл к Книге Камы, а потом искал её, летая по сотам стеллажей, словно пчела по цветам. Теперь он стоял перед дверью, обняв двухметровый свиток, как столб, пока в приёмной часы не пробили заход солнца. Пришедшая немедленно слепая Дара погасила электрический свет, установила факел в Зале Весты и явилась, чтобы отправить из колонного зала Счастливого Безумца. С той поры, когда он трусливо бежал из её влажно-тёмной шелковистой комнаты, они больше не разговаривали, молча исполняя свои уроки. На сей раз Мамонт не мог сдвинуться с места, чувствуя, как кровля, пожирая остатки пространства, пожирает и все его надежды.
— Ступай к себе, — не выдержала Дара. — Завтра взойдёт солнце.
— Взойдёт, — зачарованно проговорил он. — Но вышел мой срок. А я не успел даже открыть Книгу Камы.
— Это тебе не нужно, — не без злорадства проговорила слепая. — Потому и не открылась тебе Книга Любви.
— Прости меня, — сказал он и побрёл назад, в Зал Жизни. Там он вложил свиток в свою ячейку и, ощущая горечь вместо ожидаемой сладости, отправился в своё жилище. И только здесь, сосредоточившись, он постарался сосчитать время своего срока — получалось то всего четыре месяца, то целый год! Однако Веста, этот Столп Знаний, как стояла непознанной и призывно сверкающей, подобно всякой непокорённой вершине, — так и осталась стоять.
Дара-кормилица принесла ему пищу, но Самый Несчастный Безумец даже не притронулся. И чудилось ему, что добытая в пещерах соль и неимоверно напряжённый труд не возблагодарились сладостью Нектара, а напротив, всё поверглось в Великий Хаос, и теперь, чтобы снова стать человеком, требуется потрясение, сравнимое разве что с увеличением земного тяготения — как во Время Ара. И всё потому, что не успел прочитать и строчки из Книги Камы, куда ручейками и потоками сбегали все ссылки из многих других Книг, как реки сбегают в море.
Мамонт долго сидел в полном одиночестве, поджидая своего спасителя юного Варгу, однако и тот почему-то не являлся. Минул час, второй, третий, и тогда Счастливый Безумец сам отправился в каморку будущего избранника Девы.
Однако уже с порога заметил, что тот сам нуждается в утешении. Варга бродил из угла в угол, путаясь в полах длинной одёжины, и видом своим напоминал покойника в саване. Бессмысленный взгляд юного мудреца скользил по стенам и уносился в пространство, более высокое, чем своды кельи.