Сокровище алхимиков
Шрифт:
— А как же философский камёнь? Создание золота?
— Это всего лишь побочные эффекты, частные случаи. Главное — не трансмутация металлов, а трансмутация самого исследователя. Это древняя тайна, которая в каждом столетии открывается лишь немногим.
— И кем они тогда становятся?
— Возможно, в один прекрасный день я это узнаю.
Моему другу не довелось больше видеть этого человека, который оставил неизгладимый след под именем Фюльканелли. О нем нам известно, что он пережил мировую войну и исчез после освобождения. Все попытки найти его не привели ни к чему. Поиски же были вполне реальными: занималась этим комиссия «Альсос» («Alsos»), которая функционировала под патронажем американского ЦРУ, получившего строжайший приказ отыскать всех, кто имел отношение к атомным исследованиям в Европе после 1945 года. Бержье был вызван в качестве свидетеля, но ничем не смог помочь майору, ведущему расследование. Тот позволил ему взглянуть на первый документ об использовании атома в военных целях. Жак Бержье обнаружил, что атомный реактор описывается в нем как «геометрическое расположение сверхчистых материалов» а сам этот механизм — в точном соответствии со словами Фюльканелли — действовал
Вот и все, что известно нам об анонимном мэтре, который отныне занимает место рядом с величайшими адептами всех времен и остается — в столетии, когда догма «всезнания» в науке терпит очевидный крах— маяком для исследователей, не приемлющих конформизм.
Арман Барбо
Этот современный алхимик представляет большой интерес во многих отношениях. Во-первых, совершенно замечательно то, что во второй поло-вине XX века человеку, скрупулезно исполняющему наставления средневековых герметических трактатов, в частности «Безмолвной книги» (Mutus Liber) и «Изумрудной скрижали», удалось открыть физические вещества, которые не поддаются самому современному научному анализу. Во-вторых, Арман Барбо без колебаний объясняет свою методику, не утаивая ничего о сути первичной материи и жидкости, использованной для ее обжига.
Арман Барбо поставил перед собой цель: с помощью чисто алхимических средств и астрологии найти новое снадобье, сравнимое с жидким золотом Парацельса. Вот почему он, по собственному его признанию, избрал первичную материю, радикально отличающуюся от первичной материи на основе минералов, которую использовали традиционные герметические философы. Изначальная материя Барбо — это земля. Что же касается тайного огня для обжига и одновременно питания изначальной материи, то он избрал растительный сок и утреннюю росу. Вдохновившись гравюрой из «Безмолвной книги» с изображением двух алхимиков, которые выкручивают простыни, оставленные на ночь для сбора росы, Арман Барбо и его сын каждый день вставали на рассвете и расстилали по траве куски полотна, чтобы те пропитались росой. Эта работа с землей (которой было всего лишь тысяча восемьсот грамм) продолжалась почти двадцать два года — здесь мы легко узнаем срок, по традиции отмеряемый неофиту герметического искусства. Полученный им эликсир прошел испытания в ряде немецких фармацевтических лабораторий, и было установлено, что он оказывает эффективное воздействие при некоторых болезнях — в частности, при нарушениях сердечной деятельности и почечной недостаточности. Именно тогда случилось невероятное — невероятное с точки зрения нынешней науки, но вполне закономерноё для тех, кто приобщился к герметическим знаниям. Я предоставляю слово Раймону Абельо, который написал изумительное предисловие к недавно опубликованному Арманом Барбо сообщению о своих опытах, названному им «Золото тысячного утра» («L’Or du millieme matin»): «Когда Арман Барбо в начале 60-х годов получил первые тинктуры, он передал их на исследование в фармацевтические лаборатории, снабженные самым современным оборудованием, и результаты проверки оказались столь блестящими, что поступил запрос, каким образом можно обеспечить производство этого продукта промышленным способом, то есть в больших количествах и дешево. Двенадцать долгих лет созревания «первичной материи», бесконечные манипуляции с ней, необходимость вставать на рассвете в течение многих месяцев, чтобы собирать росу с травы и с молодых, пропитанных соком растений, продвижение вперед на ощупь — в глазах лабораторных ученых вся эта громадная работа выглядела нерентабельной и бес полезной. Следовало ее упростить и ускорить: найти основные ингредиенты и синтезировать их. Тщетные потуги! Жидкость не поддавалась не только разложению, но и анализу; ничего, что походило бы на нее, вообще обнаружить не удалось. Между тем Арман Барбо ничего не скрывал». Далее Раймон Абельо уточняет: «Столкнувшись с этой жидкостью, соединившей все оттенки золотого цвета и ускользнувшей от привычных методов анализа, именно они (ученые из лабораторий фармацевтической промышленности), а не алхимик, заговорили о. новом состоянии материи, обладающей загадочными и, возможно, древними свойствами».
Именно это и является главным, ибо доказывает, что с помощью алхимических методов можно получить продукты, не поддающиеся самому современному лабораторному анализу и не позволяющие синтезировать себя средствами нынешней химии. Этот недавний и неоспоримый факт вновь опровергает всю вздорность официальной науки, убежденной в том, что герметическое искусство не в состоянии открыть тайну трансмутации металлов — потому что сама она сделать этого не может. Алхимия и химия вовсе не две составные части одной дисциплины — напротив, это совершенно различные и даже несовместимые науки.
Другая замечательная особенность Армана Барбо заключается в том, что он открыто говорит о своих методах и избранной им первичной материи. Кстати, он сам дает этому объяснение: “Так ли уж важно, так ли уж опасно открывать тайну несведущим? Ведь многие авторы по-прежнему утверждают, что первичная материя находится в природе повсюду, профаны топчут ее ногами, и нужно лишь наклониться, чтобы завладеть ею. В сущности, если первичная материя так ревниво скрывает себя от взора непосвященных, то это означает, что ее гораздо труднее распознать, чем обычно считается, адепты же по-разному используют ее элементы, поэтому пригодное для одного из них не всегда подходит другому. Что касается меня, то я собираюсь снять эту проблему: я твердо намерен рассказать вам все, что мне известно о первичной материи”
И вот наконец этот современный алхимик приступил к реализации философской магистерии, надеясь получить уже не только жидкое золото, но и философский камень. Земля, служившая ему первичной материей, после двадцатидвухлетних манипуляций понемногу преобразилась и, пользуясь выражением самого Барбо, достигла первой ступени совершенства. Уже два года Барбо работает, чтобы достичь второй ступени совершенства, которая приведет к созданию философского камня. Сколько времени это займет? Разумеется, ответить на такой вопрос невозможно. Сам он говорит нам в конце своего труда: «В нынешнем 1969 году сок пока еще недостаточно хорош и не вполне насыщен из-за двух затмений Овна и присоединения к Сатурну новой луны, что совпало с заморозками, погубившими избранные нами растения. Поэтому я не могу с уверенностью сказать, достигну ли в этом году второй ступени совершенства материи. Однако я с удивлением обнаружил, что часть восстановленного камня представляет собой черную массу с небольшими кристаллами на поверхности и крохотными звездочками внутри.
Согласно традиции это означает, что ртуть готовится покинуть свое ложе».
Для этого исследования, посвященного жизни наиболее выдающихся адептов, невозможно найти более удачный завершающий образ, чем фигуру алхимика, склонившегося над своей первичной материей, словно отец над люлькой новорожденного — в надежде увидеть первую его улыбку. Герметический философ не стремится расщеплять ядро, разделить атомы, как современные физики, и не стремится производить химические реакции, чтобы изучить свойства того или иного тела. У него другая цель: он стремится обрести духовное единение с природой, которая дает ему взаймы уникальную первичную материю, чтобы он распознал ее и с нежностью и смирением взрастил до высочайшей ступени совершенства. Можно ли назвать алхимика учёным? Нет, скорее, это крестьянин, который выращивает хлеб вплоть до вызревания золотых зёрен. Именно поэтому герметическое искусство часто называют “небесным земледелием”.
Что касается философского камня, в существовании его, как мне кажется, нельзя усомниться после того, как мы обнаружили множество доказательств, проведя совместное исследование жизни самых прославленных химических философов. И теперь нам остается предпринять совместную попытку проникнуть в тайну его создания, что мы и попробуем сделать в последней части этого труда.
Книга третья
Философский камень
Ревнивый или великодушный?
“Ревнивым” называют алхимика, который умышленно дает только ложные сведения о своем искусстве; напротив, «великодушным» является тот, кто сообщает о магистерии нечто достоверное. Таким образом; изучающий алхимию должен прежде всего определить, принадлежит ли то или иное сочинение автору «ревнивому» или «великодушному»; но с первого взгляда это сделать довольно трудно. Вообще говоря, существует два типа работ, посвященных алхимии. В одном случае писатель сразу декларирует, что все утверждения герметических философов ложны и, следовательно, создание философского камня представляет собой обычное мошенничество; в другом случае, именуя себя «поклонником науки» или «посвященным» и исходя из предписанных традицией запретов, писатель заявляет, что считает невозможным распространять какие бы то ни было сведения о Деянии, поскольку это и бесполезно, и опасно. Однако некоторые из числа последних авторов, желая несомненно показать себя «великодушными», прибегают к приему, который иcпользовал Дом Пернети в своем «Мифо-герметическом словаре» («Dictionnaire mytho-hermetique»): они подбирают цитаты из лучших трактатов и объединяют их в рубрики, посвященные первичной материи, тайному огню, философской ртути, воде мудрецов и т. д. Очевидно, что подобные цитаты, вырванные из контекста и позаимствованные из сочинений очень разных авторов, в конечном счете приводят несчастного ученика в полное замешательство; сверх того, этот прием небезопасен, поскольку с помощью подобранных цитат читателя подталкивают к неверным выводам: я сам знаком с двумя книгами, в которых даются четкие определения первичной материи, — «к несчастью эти определения совершенно различны.
Я намерен двинуться дальше, поскольку мы достигли эпохи «откровения». Слово «revelation» происходит от латинского re-velare, что означает снимать покров (а не одевать покровом, как утверждают некоторые). Мне кажется, пресловутая необходимость хранить тайну — дело прошлых времен, и я полностью солидарен с мнением Райможа Абельо, который превосходно решает проблему в своем предисловии к трактату «Золото тысячного утра» («L’Or du millieme matin»): «В Книге Притчей Соломоновых говорится: «Слава Божия — облекать тайною дело, а слава царей — исследовать дело. [72] Что же сказать тогда по поводу знаменитой тайны, которую необходимо хранить, ибо во всех сочинениях постоянно звучат угрозы тому, кто осмёлится ее раскрыть? Величайшее разочарование приносят эти пособия по эзотеризму, авторы которых дают нам понять что знают куда больше, чем говорят, но упорствуют в молчании, потому что мы их доверия не достойны, Возникает желание ответить им: «Зачем вы пишете книги? Занимайтесь втайне вашей тайной наукой и не тратьте красноречие свое на нас». И мы готовы даже произнести хорошо известное непочтительное изречение: «Кто умеет делать — делает, а кто не умеет — учит». В сущности, этот запрет, ставший обязательным в силу какого-то невразумительного закона, представляется нам недоразумением. Мы живем в фаустовскую эпоху, которая отвергает догматические запреты и приветствует риск во всех сферах. Да и что это за «мудрость», если высшим критерием для нее служит вульгарное понятие опасности? В конечном счете, наилучшей защитой всегда является сложность самого предмета».
72
Книга Притчей Соломоновых, 25.2. — Прим. пер