Шрифт:
Часть 1 Пожиратели гашиша
1
Когда находишь сокровище, мысли бывают самые неподобающие моменту.
«Археология — скотское дело, — думал я, глядя на согбенные тела в раскопе. — Всякий тяжёлый труд оскотинивает, а землекопство — одна из самых тяжких работ. Тягостный же труд без перспективы и отдачи оскотинивает втройне. Поэтому археологи в неудачный сезон — это те ещё скоты.»
Благодаря удивительному стечению обстоятельств, я занимался археологией как истинно белый джентльмен, впервые предоставив каторжный труд низшему сословью.
— Навалились, навалились, мужики!
— Э-ах…
— Пошла-пошла!
— Давай, налегай!
Мужики навалились, налегли на ломы. Плита сдвинулась с налёжанного за многие века места и поползла, открывая проход в могильник. Я наблюдал за работой, устроившись на брезентовом
Мы проводили самостоятельные археологические раскопки в районе Газли и восхищались тонким интуитивным нюхом Петровича, безошибочно наметившего на старом кладбище именно эту богатую могилу, огороженную жалкими остатками заборчика-мазара. Неподалёку находилось занесённое песком городище XIII века. Когда-то здесь жили люди…
С Петровичем, вернее, с Афанасьевым Василием Петровичем, я познакомился на зоне в Металлострое. Туда я угорел за надругательство над могилой. Больше ничего мне пришить не смогли, несмотря крайне пристрастное отношение к моей особе следователя УБЭП [1] Ласточкина. Да и эту статью смогли доказать лишь из-за моего подельника Лёши Есикова, который сам глупо попался, да ещё и меня сдал, поспешив воспользоваться великодушно предложенным операми шансом накропать явку с повинной. Лёша им был не нужен, охотились-то за мной. Поэтому подельничек отделался годом условно, а я получил три — больше по 244-й статье не дают. Суд отнёсся ко мне без снисхождения. Все три года провёл за забором. Совесть не позволяла прогибаться перед ментами за УДО [2]. В Металлке я и познакомился с Афанасьевым. На воле бы мы вряд ли сошлись — круг общения не тот. Василий Петрович занимался чёрной археологией с серьёзными людьми, на уровне Академии наук, я был ему не чета и свести нас могла только зона. Статья у меня была экзотическая, и Петрович сразу всё понял. Действительно, зачем человеку с высшим образованием осквернять могилу, если только он не фашист, забредший на еврейское кладбище, или полный извращенец? Но на фашиста я похож не был, на извращенца — тем более. Мы быстро нашли общий язык. С Афанасьевым меня роднили универ, исторический факультет которого мы оба заканчивали, правда, с разницей в двадцать лет, профессия и схожие взгляды на мир. Петровича тоже запер УБЭП, подведя под 164-ю статью о хищении предметов, имеющих особую историческую ценность. Мы были в одном отряде и жили в одной секции. Он тянул шестерик с 1997 года, так что и освобождаться пришлось почти одновременно. Афанасьев вышел на пару месяцев раньше.
Зона связывает крепко, порой на всю жизнь. Освобождаясь, Петрович оставил мне телефон. По нему я и позвонил, став вольным человеком. Трубку сняла жена Афанасьева. Моему звонку она не удивилась и пригласила супруга. За те два месяца, что я досиживал в казённом доме, Петрович успел посетить древний город Москву и, не поладив с местными копателями, готовился к экспедиции в Узбекистан. Он и втянул меня в эту авантюру.
В путь-дорогу собрались очень быстро. Я только и успел купить себе квартиру (уж спрятать от ментов деньги и ценности любой кладоискатель сумеет!), как рог протрубил. С нами поехали двое быковатых громил, оказавшихся в общении полными дебилами, — Женя и Валера, которых Петрович знал ещё с Крестов, и мы двинулись в солнечные края.
Поначалу я сомневался, что в мусульманской стране нам позволять раскапывать старое кладбище. В Азии отношение к предкам, неважно к чьим, я слышал, весьма трепетное. Однако авантюризм прожжённого гробокопателя Афанасьева на порядок превосходил мой скромный мародёрский опыт. Петрович давно всё продумал и теперь мы действовали по разработанному ещё на зоне плану, не отклоняясь от него ни на йоту.
В Бухаре, не отходя далеко от вокзала, набрали землекопов. Черни из числа туземцев и полукровок, одичавших от нищеты и безработицы, там обитало огромное количество. Быстро сколотили бригаду из десяти человек «дом строить большому начальнику». Здесь мне было чему удивиться и поучиться. Обычно я вставал на лопату сам. Чужой рабочей силой довелось распоряжаться впервые, тем более, столь жестоко и категорично. Но это Азия, здесь к человеческой жизни относятся грубее и проще, чем к этому привыкли в Европе или даже в нашей, расхлябанной, но цивилизованной России.
В городе приготовления прошли мирно. Закупили на всю братию продуктов и наняли КамАЗ. Афанасьев готовился к экспедиции серьёзно: в багаже, кроме палаток и походной мебели, отыскалась пара АКМС — для охраны. Охранять требовалось рабочих, чтобы не разбежались, а также нас самих, если наедет местная братва. Оружие пришлось испытать вскоре по прибытии на место. Узнав, что вкалывать придётся долго, тяжело и бесплатно, мужики заартачились, а один и вовсе решил проявить характер, тут не помогли ни кулаки, ни приклады. Кормить лентяя мы не стали, отпускать тоже. Пришлось Валере его расстрелять в назидание всем остальным. Дал очередь, мужик упал. Петрович цинично приказал считать это смертью от солнечного удара. Меня, ещё не акклиматизировавшегося и вялого от жары, сцена казни оставила безучастным. «Помер Максим, и чёрт с ним.» Однако рабочие напугались до безумия. Тою же ночью один сдуру попытался бежать, но Валера спал чутко, и таким образом бригада сократилась до восьми человек. Трупы зарыли в песок рядом с лагерем. На следующий вечер, после захода солнца мы приступили к раскопкам. Архивные изыскания Петровича, основанные на энциклопедическом знании предмета и великолепном научном чутье, дали результат.
Когда-то давным-давно правила в этих краях могущественная династия саманидов. С 875-го по 999 год, если быть точным. За тысячу лет произошло многое, и захоронения шейхов, о которых узнал Петрович, могли быть разграблены задолго до нас, но всё же надежда оставалась. Мы работали по ночам, когда воздух и песок остывали. Каждый делал своё дело: Афанасьев руководил, я помогал, так сказать, в тактическом плане — на самом раскопе, а Валера с Женей стерегли бомжей, буквально, не смыкая глаз и отдыхая по очереди. По их поводу меня постоянно терзало сомнение, будут ли они столь добросовестными, когда увидят золото? С Афанасьевым этот вопрос мы не обсуждали, но я видел, что он и сам побаивается быков. На всякий случай я держал при себе ТТ, а Петрович не расставался с испанской «Астрой». Кто знает, что у этих отморозков на уме? Они ведь полные психопаты, нервные и опасные, как старый порох! И короткий, в две пули, «солнечный удар», скосивший на вчерашней днёвке ещё одного беглеца, наглядно это доказывал. Зря он решил удрать, не увидев самого интересного, потому что сегодня ночью мы раскопали могильник.
— И ещё раз!
— Навались…
— Осторожно, — я спрыгнул на дно траншеи. Плиту отодвинули настолько, что в могилу мог пролезть человек. На месте удалённой плиты зиял чёрный провал, он казался бездонным. — Жека, подай фонарь!
Ещё никогда такой яркий свет не осквернял праха саманидов. В белом конусе плавала густая пыль. Погребение малость присыпало песочком, — но в нём что-то поблескивало. Да, чёрт возьми, я знал, что там поблескивало ! Я ждал его, словно чуял запах золота под толщей земли. Мы с Афанасьевым чуяли его задолго до того, как разрыли захоронение, а сам Петрович, наверное, обонял ещё в архиве, где вынюхивал по старым экспедиционным отчётам место будущих раскопок.
— Значит так, плиту убрать, в могильник ни ногой — там трупные яды остались! Без масок передохнете, как археологи в египетских пирамидах! — нагнав жути, я поспешил к палатке.
Золото было, я чувствовал, и беспокоился за его сохранность. Мудрый Афанасьев предусмотрительно пугал наших дебилов историями о гробокопателях, присоединившимся к усопшим, чей прах они хотели потревожить. Всю дорогу он рассказывал быкам об отравлении путресцином и кадаверином, образующимися при разложении тканей человеческого тела. Эти токсины могут сохраняться столетиями, а потому соваться в непроветренный склеп без средств защиты — чистое самоубийство. Участь экспедиции лорда Карнарвона, потревожившего прах фараонов, должна была надавить на мозги тупых и невежественных, а потому суеверных, торпед.
— Шабаш, нах! — скомандовал рабочим Валера за моей спиной. — Закуривайте-ка, бичи…
— …А кто не курит — чи-чи-чи, — глумливо закончил Женя.
Я раздёрнул клапан четырёхместной командирской палатки, где жили мы с Петровичем. Афанасьев сидел за походным столиком и строчил в толстой тетради. Вероятно, писал очередную монографию. У него уже было несколько работ, посвящённых истории арабских халифатов, каким-то малоизученным закавыкам крестовых походов и периоду правления Салах ад-Дина, последняя даже была в моей библиотеке. Очень тягомотное чтиво для узких специалистов, вроде супруги Петровича, увлечённой медиевистикой. Для больших тиражей научно-популярных книг гладко излагать свои мысли Петрович не умел, а потому печатал монографии либо в типографии Академии наук по 300 экземпляров, либо за свой счёт, и собственноручно распространял по библиотекам и среди коллег. Не исключено, что теперь создавалась ещё одна, о саманидах.