Сокровище царя Камбиза
Шрифт:
Предыдущие сутки вымотали меня, и, пообедав, я сразу же лег в постель. Подоткнув под края матраца сетку от москитов и съежившись между прохладными чистыми простынями, я размышлял, смогу ли я когда-нибудь добраться до О’Кива и Закри. Но, по крайней мере, приятно было чувствовать, что опасность миновала, и через три минуты я погрузился в тяжелый сон без сновидений
Я проснулся в кромешной темноте, понятия не имея, что меня разбудило. Но с ужасающей определенностью знал, что кто-то находится в комнате и крадется к моей постели.
Глава XVII. ПОЛНОЧНЫЙ ГОСТЬ
Несколько мгновений я лежал, не шевелясь, и вглядывался в темноту. Я ничего не видел, но всем своим существом явственно ощущал чье-то зловещее присутствие. Кто-то стоял совсем близко от меня, и стоило протянуть руку, как я коснулся бы своего посетителя через натянутую сетку от москитов. Казалось, я даже мог уловить его затаенное дыхание, хотя сердце мое колотилось так сильно, что кровь стучала в ушах, и я мог только благодарить Бога, что вовремя проснулся, и хотя бы оставалась возможность откатиться в сторону, когда будет нанесен удар невидимым ножом.
Оказавшись в отеле, я вновь почувствовал себя в полнейшей безопасности, и не только не положил под подушку пистолет, но даже забыл запереть дверь.
Я попытался успокоить сердцебиение и явственно различил рядом с собой тихое дыхание.
Кто-то коснулся простыни чуть выше моего левого локтя, что-то прошуршало вдоль руки вверх, и мне на плечо мягко легла чья-то ладонь. Мгновение — и фигура наклонилась надо мной, обдав щеку теплым дыханием. У меня мелькнула мысль, что гость слишком близко, чтобы нанести хороший удар, и, рывком приподнявшись на постели, я выбросил вперед правую руку и схватил склонившегося надо мной человека за шею, изо всех сил потянув его вниз, на себя
Голова больно ударилась о мое плечо, раздался приглушенный крик, а затем голос Уны:
— Джулиан! Не надо! Это я! Мне больно!
С огромным облегчением я ослабил хватку и уселся на кровати.
— Мне жаль, что я испугала тебя, — тихо сказала она. — Здесь ужасно холодно. Подвинься, дорогой, чтобы я могла забраться к тебе в постель.
Памятуя о том, как мы расстались прошлой ночью, я не верил своим ушам. Но она, не дожидаясь ответа, приподняла одеяло и угнездилась рядом, просунув руку мне под шею.
— Как, черт побери, ты оказалась здесь? — только и смог спросить я.
— Я приехала сюда тем же каирским экспрессом что и ты. Но на вокзале ты так торопился, что даже не заметил меня.
— Но тебя не было на станции в Дейр Мовасе, — возразил я, — и, кроме того, я потопил катер Закри. Как тебе удалось добраться в Асьют и успеть на поезд?
Я почувствовал, как она пожала плечами.
— Я телеграфировала из Дейр Моваса и попросила остановить экспресс. Я села на него где-то в половине второго.
— Ну и ну! Тебе не занимать нахальства! — пробормотал я.
— Его и не требовалось. В конце концов, это моя страна, и здесь я — принцесса. Но ты, я вижу, не особенно рад видеть меня
— Если бы я знал, что вы прибудете, ваше высочество, я приготовил бы шампанское со льдом, — с сарказмом сказал я и добавил, — и крепкую веревку, чтобы утром задушить вас.
— Это было бы нелюбезно с твоей стороны и очень глупо.
— Нелюбезно? — откликнулся я. — Да какое право ты имела бы жаловаться, если бы я на самом деле решил свернуть тебе шею? Ты прекрасно знаешь, какую судьбу мне готовили. Все было заранее подстроено с таким расчетом, чтобы наверняка избавиться от меня. Неужели ты станешь отрицать это?
— Нет, дорогой, нет. Но я все это задумала прежде, чем как следует узнала тебя.
— Какая разница? — сердито спросил я. — Все равно факт остается фактом: ты замышляла убийство человека и заставила его заниматься с тобой любовью, зная, что твои друзья готовятся убить его.
Уна вздохнула и еще крепче прижалась ко мне.
— Я скверная женщина, дорогой, — сказала она голосом раскаивающегося ребенка, — я очень скверная женщина. В этом нет сомнений. Но я ничего не могу с собой поделать.
На это трудно было что-либо возразить, поэтому она потерлась своей щекой о мою и нежно продолжала:
— Все это правда — каждое слово. Я действительно собиралась убить тебя. Ты доставил много неприятностей моим друзьям, и мы решили, что лучше всего убрать тебя с дороги. Но, видишь ли, я влюбилась в тебя, и с этим я тоже ничего не могу поделать.
— Очень хорошо, — сказал я, — в последнюю минуту ты передумала, но это ничуть не отменяет того, что сначала ты хотела убить меня.
— Но, Джулиан, это несправедливо! — возразила она. — Ты рассуждаешь абсолютно неразумно. В Александрии ты выдаешь себя за нашего человека и похищаешь у меня табличку, что досталась нам с таким трудом. В Каире ты крадешь наркотики, из-за тебя ликвидируют заведение бедного Гамаля, а его самого теперь надолго упрячут в тюрьму. В Исмаилии, благодаря тебе же, сгорел «Дом ангелов», мы потеряли восемь женщин, стоивших кучу денег, масса людей арестована, и все наше дело разгромлено. Неужели после всего этого ты рассчитываешь, что никто не станет желать твоей смерти?
Конечно, она была в чем-то права. Если бы я не вмешивался в их дела, они не стали бы вмешиваться в мои, а теперь у них были весьма веские основания убрать меня с дороги.
— Ты больше не сердишься на меня, нет? — умоляюще спросила она и, внезапно нагнувшись, поцеловала меня в губы.
— Честно говоря, не знаю, — признался я, отклонив голову. — У меня не было опыта общения с молодыми женщинами, сначала хладнокровно готовящимися убить меня, а на другой день признающимися в любви.
Она рассмеялась.
— Тогда, радость моя, ты ничего не знаешь о настоящей любви. Твой опыт, вероятно, ограничивается чопорными англичанками. Я же совсем другая. Когда я считала тебя врагом, я могла пойти на все, чтобы убить тебя. Но теперь, когда люблю, я принадлежу тебе душой и телом.
— Как тебе удалось определить, кто я? — спросил я. — Неужели ты сразу же узнала во мне человека, который в наряде краснокожего индейца приходил к тебе в Александрии?
Она покачала головой, и концы ее темных кудрей заплясали вокруг шеи: