Сокровище царя Камбиза
Шрифт:
Правда, я не особенно волновался, зная, что, не встретив нас в назначенное время, Гарри и Кларисса отправятся на поиски и без особого труда найдут нас, двигаясь вдоль колеи, оставленной нашей автомашиной. Гарри должно хватить трех часов, чтобы доехать до нас; обратная дорога займет больше времени — в темноте придется двигаться очень медленно, чтобы в свете фар не потерять колею, но к раннему утру мы должны оказаться в лагере.
Сильвия, однако, храбрилась и уверяла, что сможет идти. Я пытался разубедить ее, но потом уступил, понимая, что чем ближе мы окажемся к месту назначенной встречи, тем скорее Гарри сможет подобрать нас.
Мы отправились в путь, и Сильвия отважно заковыляла, обхватив рукой меня за плечи, но боль, видимо, была очень сильной, и нам приходилось отдыхать все чаще и чаще. Так или иначе, нам удалось преодолеть лишь пару миль, когда она разразилась рыданиями, умоляя простить ее за то, что она не может больше сделать ни шагу.
Прошел еще час, и Сильвия неожиданно забеспокоилась. Воздух стал горячее, поднимался ветер. Приближалась песчаная буря.
Мы замотали лица одеждой, крепко обнялись и легли на песок; через несколько секунд небо на юге почернело и вокруг засвистели песчаные вихри.
Слава Богу, джибли оказался не очень сильным. Но когда мы вновь смогли взглянуть на расстилавшуюся вокруг пустыню, следы колес нашего автомобиля — единственное, что связывало нас с Гарри и с жизнью, — были начисто стерты.
Буря наверняка захватила и Бельвилей, и им самим потребуются многие часы, чтобы найти экспедиционную стоянку. А когда они отправятся искать нас, это будет равносильно поискам иголки в стоге сена.
Мы с Сильвией посмотрели друг на друга. Ни я, ни она не произнесли ни слова, но каждый знал, что только чудом мы можем избежать участи, постигшей армию Камбиза двадцать четыре столетия назад.
Я с мрачным юмором подумал, что мне, всего полмесяца назад изведавшему все муки приближающейся смерти от жажды, предстоит вновь такое же испытание.
И на этот раз я твердо решил: мы будем держаться до последней минуты, пока будет надежда, что Бельвили найдут нас, но затем я застрелю Сильвию и себя.
Я инстинктивно потянулся к поясу, где обычно носил пистолет, и тут вспомнил, что в последние дни перестал брать его с собой. Сильвия заметила мое движение и правильно истолковала его.
— Вы оставили его в палатке, — сказала она. — Я видела его там перед отъездом. Но даже если бы пистолет у вас был, я не позволила бы застрелить меня. Мне не хочется умирать таким способом. Где жизнь, там всегда надежда, и у меня есть свои резоны предпочитать самую мучительную смерть самоубийству.
— Какие же? — с любопытством спросил я.
— Я не верю, что кто-либо страдает больше, чем может вынести, — медленно проговорила она. — И хотя следует сознательно избегать страданий, однако приходится принимать их, когда они выпадают на нашу долю. Это как проверка духовной силы, и тем, кто успешно проходит ее, воздается.
— Вы говорите о будущей жизни?
— Да. Всякий, кто достаточно изучал древние религии, приходит к выводу, что у древних были куда более логичные верования относительно загробной жизни, чем у современных людей. Было бы ужасно несправедливо судить людей на основании мизерного отрезка времени в шестьдесят с небольшим лет, а затем награждать их венком и арфой или навечно проклинать.
— Так вы верите, что у нас много жизней?
— Я в этом не сомневаюсь.
Я был немного знаком с буддизмом и, студентом, сам увлекался им. Меня не удивили воззрения Сильвии — мне приходилось сталкиваться с подобными следствиями упрощенного взгляда на христианство, позволявшим человеку в течение одной жизни достичь того, что обещалось буддизмом лишь за многие миллионы рождений, но его строгие концепции Добра и Зла не позволяли человеку впадать в характерный для буддизма этический релятивизм. Однако эта беседа так увлекла нас, что на несколько часов мы начисто забыли о своем отчаянном положении.
Солнце, словно огненный шар, медленно опустилось за горизонт, небо расцвело великолепными красками, которые постепенно угасли, и вокруг сгустилась тьма.
У нас имелось по фляге с водой, а у меня в кармане нашлась плитка шоколада. Мы разделили ее между собой, запили несколькими глотками воды и этим завершили ужин.
Есть странное очарование в ночной пустыне. Ее абсолютное спокойствие вызывает ощущение полного умиротворения, и в кристально чистом воздухе мириады звезд небесного свода сверкают так ярко, что человек, знакомый лишь с ночным небом пыльных городов, не может даже себе представить.
Длительные рассуждения о загробной жизни — или жизнях, как продолжала считать Сильвия, — подействовали удивительно. Мы не могли спастись своими силами, и теперь только от воли небес зависело, умереть нам здесь или остаться в живых.
Правда, уже давал о себе знать холод, что разливается в воздухе после захода солнца и к рассвету становится очень сильным. Чтобы меньше мерзнуть, я вырыл мелкую траншею и, закончив, сказал Сильвии:
— Ложитесь сюда и засыпьте нижнюю часть тела песком. Он немного защитит вас от холода, а я вырою рядом еще одну, для себя.
— Вместе нам будет куда теплее, — тихо заметила она.
Я расширил траншею, мы легли рядом и я обнял ее за шею, чтобы она могла положить голову мне на грудь и устроиться поудобнее.
Мы молча лежали, согревая друг друга, и совершенно не чувствовали холода. Сна не было ни в одном глазу, и я изучал очертания созвездий. Я уже думал, что Сильвия уснула, когда она неожиданно чуть повернула голову и проговорила:
— Знаешь, Джулиан, в ту ночь около пирамид, когда мы впервые встретились, я подумала, что мы станем любовниками.
— И я тоже, — подтвердил я, — однако, вернувшись в «Семирамиду», ты выбрала странный способ выразить свои чувства.
Она тихо рассмеялась.
— Но, согласись, та прогулка через хлопковые поля исчерпала бы терпение любой девушки. А мне к тому же стоила одного из немногих выходных платьев, и я основательно сидела на мели, чтобы купить ему замену.
— Бедняжка. Если бы я только знал о такой трагедии, я приволок бы тебе целую дюжину.
— Какой ты счастливчик, Джулиан, у тебя столько денег! — вздохнула она.