Сокровище чаши
Шрифт:
Собрав остатки сил, атлант рывком сел на колени, затем поднялся на одно колено и, сгруппировавшись, прыгнул.
Любому арию этот прыжок показался бы мощнее обрушения скалы и быстрее мелькания молнии. Самому же Наврунгу показалось, что он еле движется в этом киселе и ужас вот-вот настигнет его.
Приземлившись в кувырке, он тут же отпрыгнул в сторону и с удовлетворением понял, что ему удалось опередить ужас на несколько секунд.
Нечто кинулось за ним вслед, но сквозь туман не было видно что. Однако липкий страх ещё не до конца оставил взявшего себя в руки атланта, ему было противно от припадка слабости, и потому он решил не быть мишенью для
Сделав ещё несколько бесшумных кульбитов, воин освоился в этом пространстве, и оно уже не так удручало его. Жажда деятельности и бесстрашие вернулись к нему почти полностью, и в этой погоне он сам не заметил, что уже не ужас нагонял его, а он сам стал идти по пятам ужаса, выслеживая его и читая его следы в плотном тумане.
Гьянг с удовлетворением наблюдал, как его кандидат справляется с испытанием.
Но это было только начало.
Как опытный охотник, атлант приближался к тому, кого выслеживал, и готов был уже настигнуть обидчика и со всей твёрдостью размазать его по земле, как он… растворился. Его просто не стало.
Но охотничий азарт и удаль требовали найти врага по силам, и тогда Наврунг помчался вперёд. Он просто мчался, куда несли его ноги, и дыхание не сбивалось, но поддерживало его в этом желании – настичь врага и покончить с ним.
Пробежав с две лиги, он со всей силы налетел на что-то твёрдое и угловатое, его отшвырнуло в сторону и оглушило. В тумане не было видно ничего, но всё его нутро содрогнулось – не от удара, а от ощущения близкой опасности, большей, чем была прежде.
В ту же секунду нечто навалилось на него всей своей тяжестью и придавило к земле, заставляя трещать рёбра и прерывая дыхание. Сопротивляясь этой тяжести, Наврунг напряг все свои силы. Казалось, что мышцы начнут лопаться от натуги, но тяжесть лишь увеличивалась. От недостатка воздуха голова стала неимоверно кружиться, а сердце биться как сумасшедшее, но эффекта это не возымело никакого. Тяжесть так сильно придавила к земле, что выбраться из-под неё не было никакой возможности. Поняв это, Наврунг расслабился и немного перехватил воздуха.
Что это за тяжесть, что это за скала? Нет, это не камень. Животное? Его можно ранить? Не похоже. Дыхание заканчивалось, и вместе с ним – надежда на освобождение. Тяжесть стала проникать в грудь, в живот и разливаться тоской по нервам. Как потоки холодной зимней реки со стальным цветом волн, она стала прорезать устои его души, заражая безразличием и тоской всё, к чему прикасалась. «Вселенская тоска и безбрежное безразличие» - этот холод заполнил его душу, как вода наполняет тонущий корабль - и тогда уже нет никакой возможности спасти его.
Гьянг смотрел на атланта и понимал, что тот умирает. Куда делась отвага воина, куда подевались удаль и пренебрежение к собственной жизни? Кто научил воина сдаваться, когда нет надежды на спасение, куда подевалась его способность сражаться даже на том свете?
Гьянг понимал, что представления Наврунга о себе как о теле, которое можно заковать в тиски неподвижности, и есть та иллюзия, что привела к такому бесславному концу. Но Наврунг этого не понимал и продолжал цепляться за своё представление о невозможности поднять неподъёмное и одолеть неодолимое.
Маленький огонёк надежды стремительно угасал в воине, и с этим надо было что-то делать. Гьянг, святой и чистый, знал, что лишь любовь и сострадание к проходившему это страшное испытание могут прободать атмосферу пещеры и принести те силы, что были необходимы умирающему.
Огонь питается топливом.
Душа питается красотою и высокими стремлениями.
Надежда питается любовью близких: без неё она, как в безвоздушном пространстве, задыхается и умирает.
Когда-то сам Гьянг проходил это испытание – его проходили все без исключения – и потому он знал, что собратья по оружию, всем сердцем прикипевшие к испытуемому, и есть та сила, что может помочь ему. Насколько Гьянг прикипел сердцем к этому атланту?
Достоинство Наврунга было удивительным и вызывало уважение к воину. Чистота в принятии решения и верность ему были необычны для атлантов, отличавшихся коварством. Размышляя над качествами атланта, Гьянг пытался найти в себе те тончайшие нити чистейшей симпатии, что только и могли сейчас помочь погибающему Наврунгу. Подобно канатам, брошенным утопающему в сильный шторм, они лежали сейчас где-то в глубине души Гьянга, и он ждал, когда же эти нити-канаты проснутся, чтобы смог он бросить их утопающему, терпящему бедствие собрату. Собрату? Да, это так!
В этот момент со всей силой понял он, что там гибнет его Собрат; и это чувство – сильное, как ураганный ветер, и горячее, как лава тысячи вулканов, - вспыхнуло в его душе, опалив сердце и подарив решимость.
Что-то горячее, как угли, и терпкое, как молодое вино, разлилось в груди Наврунга. Что это? Жизнь? Или смерть? На смерть это было явно не похоже. Тяжесть. Тоска. Зачем они? Они так не нужны, так мешают…
Бытие, вне качеств, и жизнь, вне условностей, показались Наврунгу такими знакомыми и близкими, так увлекли его вдруг, что он забыл и об удушье, и о нестерпимой боли раздавленного тела, встал и, задумавшись, пошёл. Перед ним открылось нечто совершено непостижимое. Жизнь вне качеств – разве такое может быть?
Со всей свежестью и всем вмещением нового и неизведанного, он погрузился в это новое, совершенно неизведанное им Знание, да так, что забыл обо всём на свете. Удивление и восторг, смешавшись в его груди, родили в нём совершенно новое миропонимание – как если бы покровы тьмы исчезли, и яркое солнце Знания стало бить в глаза.
Так идя, Наврунг видел сквозь туман четко и свободно, как сквозь воздух: не было преград в нём, и не было их вокруг. Не испытывая более любопытства к этому миру и к этим битвам, но будучи полностью погружённым в совершенно удивительный мир новых смыслов и значений, он перестал зависеть от законов этого мира, и страшные змеи, огромные драконы рассыпались в прах под его взглядом. Он видел и знал их иллюзорность – она открылась ему вместе со всем этим Новым Знанием – таким удивительным и всеобъемлющим, что это казалось невозможным, но было реальным более, чем вся его прежняя жизнь!
Так удивляясь и преодолевая, он увидел Врата.
Это был выход из Подземелья. Но арка была высока, а двери мощны, и не было никакой возможности открыть их. Но эта удивительная способность – Знать иллюзорность всего сущего – превратила их в прах от одного его прикосновения! И яркий свет ударил ему в глаза.
Привыкнув к нему, он увидел, что стоит перед высоким троном в огромном, залитом светом зале. Свет лился отовсюду, и казалось, что источником его были и стены, и крыша, и сам воздух. Свет был не просто светом, но лился елеем на открытые раны его души, что появились в сражениях, оставленных за спиной.