Сокровище Джунаида
Шрифт:
Они выехали в середине ночи, задержавшись лишь для того, чтобы Гульнара собрала свои нехитрые пожитки. После случившегося о ночлеге уже никто не заговаривал. По знаку Упырева Деревянко перебрался назад, а Гульнара по праву заняла штурманское место. Согласно ее указаниям, джип мчался по дороге, вокруг которой открывалась фантастическая страна. Днем солнце обжигало эту землю испепеляющим пламенем, безжалостно выставляя напоказ ее убогость и уродство, а вот луна, словно касалась волшебной палочкой, вызывая к жизни удивительный пейзаж. Камни вдоль дороги отбрасывали длинные
Вскоре Гульнара велела Упыреву быть осторожнее: они подъезжали к дамбе, перекрывшей пролив между Каспием и Кара-Богаз-Голом. На всей дороге, проложенной между двух водных бассейнов, ездоков сопровождал угрожающий рев. Через заложенные в теле дамбы трубы вода из моря падала с двадцатиметровой высоты мощным потоком, но никогда не могла наполнить ненасытную Черную Пасть: испарение преобладало над притоком.
Еще через некоторое время они миновали Куули-Маяк, маленький прибрежный поселок, возникший вокруг завода по производству поваренной соли, и вот здесь-то понадобился опыт Гульнары. Главная дорога шла прямо, а сразу за поселком от нее почти незаметно отошла колея, ведущая напрямик через пустыню к месту их назначения. Тут девушка попросила не спешить: по этой дороге транспорт ездит редко, после дождей возможны глубокие промоины.
Упырев сбросил скорость, и монотонная езда по колее, ведущей почти без поворотов, но все время как по волнам — то вверх, то вниз, быстро начала укачивать. Деревянко, заметив, что сослуживец засыпает за рулем, тряхнул его за плечо:
— Тормози!
Алексей, спохватившись, оглянулся на него:
— Чего тебе? Приспичило?
— Нет. Надо остановку сделать, поспать. А то ты нас в овраг завезешь…
Упырев промолчал, сознавая правоту Вована. Проехал еще немного вперед в поисках подходящего места и остановился в распадке между двумя возвышенностями, прикрывающими от ветра. Теперь уже спать в машине было сложнее — для троих места не хватало, поэтому Леха, пошарив в багажнике, достал сверток брезента, который оказался по размерам примерно как чехол от танка. Они расстелили для себя брезент на песке, накрывшись второй его половиной, а Гульнару устроили в машине — как истинные джентльмены. Но через несколько минут она вышла из машины и попросила:
— Можно, я к вам? Мне одной страшно…
Они, не сговариваясь, пустили ее в серединку, как бы показывая, что никто на нее не претендует. Но она сразу повернулась к Алексею и уткнулась ему в плечо. Женщинам вообще всегда хочется ощущать надежную защиту, а уж в таком положении… Все лежали не шевелясь, молча, а потом Гульнара вдруг заговорила:
— Ребята, а правда — зачем вы туда едете?
Несколько минут ответом ей было молчание, а потом Упырь, заставив Деревянко негромко застонать через нос, вдруг брякнул:
— Клад ищем. Его на Аджикуи Джунаид закопал… — подумал, и добавил: — Черт знает когда.
— Клад? — удивилась Гульнара. — Вот странно…
— Что странно? — насторожился Деревянко.
— Ну… там, на Аджикуи, мне старики тоже что-то про клад говорили. А я над ними смеялась…
— Что они говорили-то? — продолжал допытываться прапорщик.
— Да ничего… Что его никто никогда не сможет найти, кроме настоящего наследника. Но говорили, что точно есть.
— А-а… — Деревянко разочарованно вздохнул. — Но ты знаешь, все равно все сходится.
— Что сходится? — теперь пришла очередь Гульнары задавать вопросы.
Вместо Владимира ответил Упырев:
— У нас бумага есть, которую Джунаид пытался отправить — там описание места, где клад спрятан. Там, короче, от двуногого старика по конскому волосу, в полдень…
— Что-что? — переспросила Гульнара.
— Э-э… В общем, все равно не поймешь. Еще там верблюд, а потом птица какая-то… Ничего не вспоминается?
Гульнара хихикнула:
— Я же говорила, там только помет овечий, щепки от саксаула, да камни… Какие верблюды?
Сослуживцы ответили молчанием. Ее ответ особо не обнадеживал. Но Упырев все же подвел черту:
— Все равно надо съездить, посмотреть. Давайте спать, завтра ехать…
Они затихли, причем Гульнара скоро по-детски засопела, уткнувшись Алексею в плечо, Деревянко, повернувшись к ним спиной, слегка похрапывал, а Упырев, как назло, не мог уснуть: ему было неудобно, но он не хотел ворочаться, чтобы не потревожить сон девушки…
Наутро, когда первые солнечные лучи нащупали его лицо, прервав хрупкое забытье, Алексей, едва задремавший под утро, почувствовал себя на удивление бодрым. Как будто крепко проспал всю ночь, без пробуждений и снов. Он полежал еще немного, слушая ровное дыхание Гульнары, а потом пошевелился, стараясь незаметно высвободить плечо. Но она сразу проснулась. Потерла кулаками глаза и улыбнулась:
— В Бекдаше ни разу так спокойно не спала…
Леха вылез из-под грубой брезентины, которая неплохо защитила их от ночного холода пустыни, хотя и покрылась снаружи капельками росы. Он смачно потянулся, невольно продемонстрировав свои исключительные кондиции. Гульнара смотрела на него с ужасом и восхищением. Заметив ее взгляд, Упырев даже слегка покраснел: «Подумает, что рисуюсь», — мелькнуло в голове. Но Гульнара уже направлялась к машине за водой. Она полила по очереди Лехе и Владимиру, потом умылась сама.
— Вот что значит женщина, — весело сказал Деревянко. — Мы с тобой, Леха, от самой Астрахани ни разу не умывались!
Потом сели завтракать, разложив нехитрую снедь на том же брезенте.
— Гульнара, — вопросил прапорщик, с трудом прожевывая кусок копченой колбасы, высохшей до каменного состояния, — а сколько туда еще ехать?
— По асфальту бы за час доехали, а так — часа за три.
— Ага, значит, к обеду, — прикинул Деревянко. — А магазин там есть? Мне уже надоело зубы об эту древесину ломать. Я же не бобр!
— Раньше был, — пожала плечами Гульнара, — а теперь не знаю. Давно там не была.
Этот шедевр кулинарного искусства сослуживцы приобрели еще в Гурьеве, ныне Атырау. В продуктовом магазине они опрометчиво спросили, есть ли в продаже колбаса, которая не испортится в дороге, и продавец радостно притащил им из каких-то загашников целых три палки, пролежавших у него, видимо, сто лет. Поклялся, правда, что колбаса не испортится никогда. И действительно, в этом смысле ей уже ничто не могло повредить.