Сокровище Итиля

Яров Святослав

Испанским он действительно владел, причём на весьма приличном уровне – спасибо маме, всеми правдами и неправдами впихнувшей сына в спецшколу с углублённым изучением языка великого Сервантеса. Как ни странно, в жизни ему это не раз пригождалось, вот как сейчас, например. Виктор Валерьевич вынул из конверта сложенный вчетверо лист, развернул и приступил к чтению.

«Здравствуй, милая Лусия! Как бы я хотел обнять тебя, взять на руки крошку Джуаниту. Пречистая дева! Моей дочери исполнился год, а я её даже ни разу не видел – фотография не в счёт. Чего доброго, познакомлюсь с ней, когда она уже примет первое причастие. Это, конечно же, шутка, дорогая!

У меня всё в порядке. Здоров. Не ранен. Кто-то из больших начальников решил, раз уж мы ухитрились выжить в северных лесах, кишащих партизанами, то сумеем с ними справиться где

угодно. Смешно, ей богу. То, что мы за год не загнулись на там от холода и не позволили тамошним лесным бандитам себя ухлопать, – чистое везение. Нам и впрямь часто приходилось с ними сталкиваться, и обычно для них всё скверно заканчивалось. Так вот, начальство сочло, что мы – большие специалисты по этой части, и перебросило наш батальон на юг, в сталинградские степи. И теперь, вместо того, чтобы кормить комаров под Новгородом, как остальные наши ребята, мы до середины октября будем патрулировать участок железной дороги от Илиёвки до станции Прудбой, кажется. Извини, милая, я не силах даже выговорить такое, не то что написать. Здесь тоже есть партизаны, и они, похоже, сильно докучают немцам. А то чем мы занимаемся, называется охраной коммуникаций. Зона ответственности моей роты – семь километров железнодорожного пути. Эшелоны с боеприпасами и техникой идут один за одним. Случись что – ну, к примеру, диверсия, а мы прошляпили, – немцы церемонится не станут: поставят к стенке и шлёпнут, не посмотрят, что союзники. Но знаешь, что я тебе скажу, отлавливать разный подозрительный сброд вдоль железной дороги, повеселее, чем изнывать от тоски среди лесов и болот. К тому же здесь гораздо теплее. Во всяком случае, сейчас, в августе. Нам, конечно, не докладывают, но по слухам немцы уже подошли к Волге и со дня на день возьмут Сталинград. От него рукой подать до бакинских нефтепромыслов, и как только Гитлер их заполучит, коммунистам крышка – танкам и самолётам нужен бензин, а взять его, кроме как там, Советам больше негде. Всё идёт к тому, что война скоро кончится.

Да, чуть было не забыл! Как там поживает дед Алехандро? Навести его при случае и передай, что я нахожусь недалеко от Казара – якобы, нашей прародины. Если у немцев и дальше дела пойдут так же хорошо, а сомневаться в этом причин нет, скоро я могу оказаться в тех местах, откуда, по словам деда, пошёл наш род. Он говорил, что когда-то очень давно наш предок прибыл оттуда в Испанию с посланием от казарского царя, и послание это, вроде как, даже сохранилось, потому что человек, которому оно предназначалось, к тому времени умер… Понятно, что всё это похоже на сказку. Я и сам, честно говоря, не думаю, что в россказнях деда есть хоть крупица правды, но какое это имеет значение. Старики живут верой и надеждой. Порадуй его – пусть узнает, что я сейчас совсем рядом с Казаром. Ему будет приятно.

На этом заканчиваю. Надумаешь писать, отправляй на тот номер полевой почты, что указан на конверте. Какое-то время моей корреспонденцией будет заниматься германская почтовая служба. Оно и неплохо – письма станут доходить быстрее. Наша-то испанская почта, сама знаешь, ни к чёрту не годится – письма по месяцу где-то бродят – а у немцев с этим строго. Обо мне не тревожься. Всё будет в порядке, и я вернусь. Нежно целую тебя. А ты поцелуй за меня нашу малышку. На веки твой Бенито».

Дочитав, Виктор Валерьевич снял очки и, не проронив ни слова, погрузился в глубокую задумчивость. Слишком многое говорило в пользу того, что Казар и Хазария – лишь разноязычные варианты названия одной и той же страны. Помимо того, что названия созвучны, есть прямое указание на низовья Волги, а там не могло быть никакого иного государства, кроме Хазарского каганата, рассудил он. Но где Испания и где Хазария?! Казалось бы, какая связь? Между ними, так на минуточку, тысяч шесть километров. Это и по нынешним-то временам не ближний свет, а для средневековья, так вообще расстояние почти непреодолимое. Однако связь имелась, причём самая непосредственная. Документально подтверждено, что ближе к концу десятого века состоялся обмен посланиями между Кордовским халифатом и Хазарским каганатом, получивший название еврейско-хазарской переписки. Так что, всё возможно…

– И как вам это? – выждав некоторое время, поинтересовалась Иволгина.

Вопрос вывел академика из сомнамбулического состояния. Он встрепенулся, сделал неопределённое движение рукой, но так ничего и не сказал.

– Вас что-то смущает, – не то предположила,

не то спросила Елена Николаевна.

– Смущает, – подтвердил Виктор Валерьевич. – Этот Бенито… – академик бросил взгляд на конверт. – …надо полагать, Риберте, потому как сомнительно, чтобы жена испанца не носила фамилию мужа… он, всего вероятнее, служил в «Голубой дивизии». Верно?

Елена Николаевна утвердительно кивнула.

– Мне, разумеется, известно, что эта дивизия успела вволю помародёрствовать в Новгородском кремле и позже вроде бы принимала участие в блокаде Ленинграда, – перечислил Нарымов «славные» вехи боевого пути единственной испанской дивизии, воевавшей на стороне нацистской Германии против СССР. – Но вот об участии эспаньолов в Сталинградской бойне я слыхом не слыхивал. И потом, почему на конверте стоит отметка полевой почты вермахта? Вы уверены, что письмо не фальшивка? Откуда оно вообще взялось?

Губы женщины дрогнули в ироничной полуулыбке. Виктор Валерьевич повёл себя ровно так, как она и ожидала. Иволгина хорошо знала своего бывшего научного руководителя. Безоглядно доверить информации о живущих в Испании потомках выходцев из Хазарии, якобы имеющих на руках некий древний документ хазарского происхождения, Нарымов не мог. Он конечно же должен был сперва удостовериться в подлинности самого письма

– Я отвечу на все ваши вопросы, – пообещала Елена Николаевна, – но, если позволите в обратном порядке. В пролом году в лесном массиве под Брянском поисковики обнаружили сбитый транспортник люфтваффе. В грузовом отсеке самолёта оказалось несколько мешков, набитых письмами с Восточного фронта. Что с ними делать никто не знал, и по инерции отправили к нам – решили, так будет правильнее. С полгода эти почтовые мешки пылились в хранилище. Только недавно руки дошли – начали разбирать… Когда мне доложили об этом необычном письме, я естественно заинтересовалась. Немецким языком в нашем учреждении владеет каждый второй – специфика обязывает – а с испанским возникла проблема. Пришлось привлекать стороннего переводчика.

Виктор Валерьевич кивнул, как бы принимая к сведению такое объяснение, и жестом предложил продолжить. Иволгина ждать себя не заставила.

– Теперь, насчёт, подлинности… Я сверилась с реестром номеров полевой почты вооруженных сил и военизированных организаций Третьего рейха, – сообщила она. – Полевая почта с номером 34263 принадлежала 171-му отряду снабжения 71-ой пехотной дивизии, входившей в состав 6-й армии Паулюса. Там же, в реестре, нашлось и подробнейшее описание календарного штемпеля. Оно полностью совпадает с оттиском на конверте. Экспертиза давности документа подтвердила, что формат бумаги, её плотность, фактура, а также химсостав штемпельной краски соответствуют тем, что использовались в Германии в сороковых годах двадцатого века… Разумеется, при желании сфальсифицировать можно всё что угодно, но чего ради было кому-то заморачиваться в нашем случае?

Нарымов вновь кивнул, соглашаясь с её доводами, а Елена Николаевна продолжила:

– Если испанский батальон, как сказано в письме, был на время отправлен в район Сталинграда, то его, соответственно, прикомандировали к какой-то германской части. При таких условиях доставка писем этих испанских военнослужащих на родину вменялась в обязанность германской фельдпост – никаких других почтовых ведомств в прифронтовой полосе попросту не было.

Опять Виктору Валерьевичу нечего было возразить.

– И последнее. – Иволгина перешла к заключительному пункту повестки. – Вы правы: никаких документальных подтверждений участия испанцев в наступлении на Сталинград нет. Но дьявол, как обычно, в деталях. Франко яро ненавидел коммунистов и был многим обязан Гитлеру, но будучи изворотливым политиком и рационалистом, во Второй мировой войне предпочёл придерживаться нейтралитета. В то же время в конце июня 1941-го по всей Испании было объявлено о наборе добровольцев, желающих отправиться воевать в Россию. Таковых оказалось достаточно – немало нашлось тех, у кого за годы гражданской войны появились серьёзные претензии к Советскому союзу. Из них каудильо сформировал полноценную дивизию и в качестве жеста доброй воли отправил её в распоряжение своего благодетеля – фюрера Германии. Однако, формально никакой испанской «Голубой дивизии» на Восточном фронте не было. Существовала 250-я дивизия вермахта, набранная из испанских добровольцев, которых обрядили в немецкую форму и бросили сперва на Волховский фронт, потом под Ленинград…