Сокровище Марка
Шрифт:
— Марго, я не верю. Знаешь, что бывает с нехорошими девочками, которые врут, знаешь? — Рамон вытащил из куртки нож.
— Или ты мне скажешь, где Марк — а ведь ты знаешь, где Марк, потому что в этом городе у него никого нет, кроме тебя, а ты без него жить не можешь. Так вот, или ты, — Рамон направил в ее сторону острие, — скажешь мне, или я, — лезвие встало вертикально, — разрежу тебя на куски и ты будешь похожа на сеть. Слышала? Слышала меня? — прошипел он.
Марго слышала стук сердца у себя в голове вперемежку со словами Рамона. Она закусила губу.
— Хорошо, я скажу тебе, только успокойся и не делай мне больно. Не пугай меня, ты же добрый, ты добрый.
Марго собралась с силами, вырвалась и побежала, побежала, чувствуя смерть у себя за спиной, чувствуя, что золотой зуб готов впиться ей в спину. «Мама, мамочка, мама!»
Ей уже казалось, что она летит, что оторвалась от земли, когда сталь кольнула ее в спину. Марго развернулась и со всей силы толкнула Рамона. Тот, не ожидав отпора, упал. Марго выхватила у него нож и вонзила прямо в грудь. И зашептала-зашептала-зашептала ему, ошеломленному, дергавшемуся в судорогах: «Это не хорошо, Рамон, делать мне больно. И нож не хорошо, Рамон. Нехорошо». Из забытья ее вывели голоса Нестора и его сестры. Они были совсем рядом, за занавеской, тихие, едва слышные, но по сравнению с той тишиной, откуда она только что выбралась, громыхали в ее голове.
— Что нам с ней делать? Лучше отнести ее к Марку, иначе подельники Рамона доберутся до нее. Да и до нас тоже.
— Марка нет в городе.
— Что? — Возглас Нестора был похож на квохтанье курицы.
— Он сбежал с Милой.
— Откуда ты знаешь?
Сестра Нестора, невидимая, улыбалась своей прозорливости.
— Мне ли этого не знать. Не далее, как в пятницу она флиртовала с ним в лавке и он позвал ее к себе в хибару. А когда она туда собиралась, то прихватила все свои ценные вещички. Я проверяла. Как ты сам знаешь, баркас Марка исчез. Все сходится. Марк ей сразу понравился, вот, пока Марго не было, она и соблазнила его.
— Перестань. Нечего выдумывать.
— Ничего я не выдумываю. Эта Мила только и думала о том, чтобы кого-нибудь заарканить. Знаю я подобных бабенок.
— Кто еще знает, что они исчезли?
— Никто, Нестор, не беспокойся. Если болтать языком, то его могут и отрезать. Какой бы дурой твоя сестра ни была, но это-то она понимает.
— Что нам делать?
— Прежде всего, избавиться от Марго.
— Хорошо, я подумаю как.
Лучше было бы умереть от рук Рамона, чем слышать все это, чем знать, что Марк предал ее. Марго содрогнулась от боли. Стоило ли теперь даже думать о том, где бы укрыться, сколько заплатить Нестору за собственную жизнь, за жизнь, которая не имела теперь никакого смысла. Марго лежала на животе, с порезанной спиной, с мокрым лицом, с болью во всем теле и желала только одного: добраться до моря и окунуться в волны. По-другому здесь не умирали. Какое-то время она лежала с открытыми глазами, уставившись в одну точку, потом заснула и вновь открыла глаза от легкого прикосновения. Сестра Нестора сидела перед ней на корточках.
— Марго, послушай… Я знаю, что ты убила Рамона. По этому поводу можешь не переживать, он был большим негодяем и заслужил свою смерть. Но у Рамона остались дружки, которые могут прийти сюда в любое время и прикончить нас всех. Что мы с Нестором можем сделать для тебя? Куда тебя спрятать?
Марго молчала.
— Мы пытались найти Марка, но его нет в городе, а ждать более — невозможно.
— Зачем ты спасла меня, Пелагея, ведь ты терпеть меня не можешь? Зачем?
— Ну, что за глупости! У меня нет причин испытывать к тебе симпатию, но и желать тебе смерти у меня нет причин. Ты жива, и точка.
— Выбрось меня в море, Пелагея, и покончим с этим. Мне слишком больно.
— Перестань, Марго, рана пустяковая, скоро заживет.
Марго вдруг зашлась в рыданиях, твердя, как сумасшедшая:
— Выбрось меня в море, ну, пожалуйста, выбрось меня… Я не хочу жить…
Пелагея отпрянула.
— Нестор, черт тебя дери, принеси ей выпить. Она меня с ума сведет.
— Марк, ты нужен мне. Послушай… — но Марк уже вскочил, как ошпаренный. — Это не то, что ты думаешь. — Марк в смятении сделал несколько шагов в сторону моря. — Выслушай меня. Ты что-нибудь слышал о галеоне «Олимпия» и капитане Теодоре Тарусе?
Марк замер.
— Конечно, о нем ходила недобрая слава, всякие темные делишки, но он делал это не для себя, а для нас с мальчиком. Он знал, что с ним рано или поздно что-нибудь приключится и хотел, чтобы у нас были деньги. Мы шли в Карнак, какая-то незаконная сделка или контрабанда. Разыгрался сильный шторм и судно затонуло. Мой муж погиб. Не знаю, кто выжил в той буре, нам с сыном удалось спастись, мы оказались выброшенными на чужой берег, без гроша в кармане. И с вечной опасностью быть убитыми врагами мужа и охотниками за его деньгами. Я сменила имя, сменила прическу и цвет волос, и сына стала звать по-другому. Я больше никогда не произнесла ни одного слова на своем родном языке. Я научилась лепить вещицы из глины. Я стала переезжать из одного города в другой, нигде особо не задерживаясь. Я плохо спала по ночам, потому что мне всегда чудились эти ужасные тени с ножами, которые придут и убьют нас или станут пытать меня, чтобы я сказала, где затонул галеон и где спрятаны сокровища Теодора. И самое страшное, Марк, что я все это время была совсем одна, я не могла никому довериться. За мои откровения меня ждала тюрьма или смерть. Марк, там очень много денег, но все они мне не нужны. Я слышала, ты ищешь сокровища, можешь забрать себе сколько угодно. Мне необходимы деньги, чтобы уехать из этой страны куда-нибудь далеко, чтобы у Са появился, наконец, свой дом, чтобы не ломать голову, чем его кормить и во что одевать. Мальчик ведь не виноват, что его мать полюбила бандита. Марк, прошу тебя, помоги нам.
Марк стоял молча, скрестив руки на груди, хмуря брови. Потом глубоко вздохнул и спросил:
— Как зовут твоего сына?
— На моем языке это значит «Светлячок».
— Ну, что ж, Мила, я готов вам помочь. Только мы должны отплыть сегодня же.
За занавеской гудели два голоса, гудели, не переставая, и Марго хотелось одного, чтобы они замолкли наконец. Который день ее била лихорадка, она то лежала в беспамятстве, то окуналась в мир галлюцинаций и снов, то, как сейчас, просыпалась в ясном уме и трезвой памяти.
— Она умрет. — Дрожащим от страха голосом говорила сестра Нестора. — Умрет, и что тогда делать?
— Похороним ее в море и никто ничего не узнает.
— Эй, Пелагея, поди сюда. — Сестра Нестора отдернула занавеску. — Пелагея, отнесите меня в дом к Марку, оставьте там и больше не думайте обо мне. Ясно?
— Но как же, Марго?
— Так будет лучше для всех, делайте, что я говорю.
Под покровом ночи Нестор и его сестра вынесли девушку на носилках. Всю дорогу в голове у Марго звучала старинная песня на уже забытом языке, которую любила напевать ее мать, песня была о любви и смерти, о женщине, которая ждала своего возлюбленного, утонувшего в море. «Господь мой, забери и меня», — пела с надрывом в ночи молодая вдова, и Марго, совсем еще девочка, потом долго не могла заснуть. Казалось, сейчас мать где-то рядом, идет следом за носилками и поет.
Не зажигая света, при луне, натыкаясь на вещи и чертыхаясь, Нестор и его сестра внесли Марго в дом, оставили на кровати и ушли. Марго лежала в темноте, вдыхала знакомые запахи, немного запылившиеся, слушала шум моря. Мира больше не было: только море и эта хибара на берегу. А потом вечность, и вновь все близкие рядом, надо просто утонуть в море, потому что здесь у нее ничего нет. «Господь мой, забери и меня».
Мое глубокое море, прохладное, соленое, нежное, едва касаясь меня, качаешь, баюкаешь, увлекаешь, сквозь воды твои вижу последние отблески звезд, и ангел склоняется, будто не может узнать бледного лица моего. Ангел, в чьих руках засыпаю со сладостью, он уносит меня с глаз долой, разлучает с морем и прячет на широкой груди своей. Ангел с лицом возлюбленного моего, здравствуй…