Сокровище ювелира
Шрифт:
– Эй, паромщик! – закричал старый Арбанас.
Шимо лениво поднялся и неторопливо спустился к парому.
– Сейчас иду! – ответил он старику.
В тот же миг что-то зашумело в ивняке, видно, кто-то пробирался через кустарник. Зверь какой, что ли? Бог знает.
На телеге рядом со стариком сидела Дора.
Голова ее была укутана пестрым платком. Из-под платка едва виднелось бледное как мел лицо. Веки припухли, глаза, всегда такие живые и ясные, покраснели от слез, утратили блеск. Скрестив на груди руки, Дора неподвижно и безмолвно сидела рядом со старым Павлом, уставясь в пространство, и только время от времени, словно вспоминая о своем горе, вздыхала и на глазах ее снова проступали слезы. Старый Арбанас, погоняя лошадей, украдкой поглядывал на девушку. Вот он прищурил один глаз, другой, зашевелил усами. Старик сердился и жалел девушку. Телега съехала на паром. Девушке стало страшно, и она невольно схватилась за старика.
– Что ты, Дорица, не бойся! Ничего, ничего! Круто, но ты не бойся! Но-о, Серый! Слушай, Дорица, – продолжал Арбанас, когда паром двинулся через реку.
– Что, крестный? – спросила девушка вполголоса.
– Ну чего ты плачешь? Глаза у тебя полны росы, как трава на заре!
– Не могу сдержаться, крестный. Уж такое у меня сердце.
– Ну, ну, сердце, знаю, бедная моя, знаю, что злые люди тебя опорочили. Клянусь честью, все это ложь! Верно?
– Бог мне свидетель, верно.
– Я сразу так и подумал! Все зависть, проклятая зависть! Что будешь делать, коли так! При всем том лучше, что ты едешь со мной. Отец на тебя сердится, очень сердится.
– Ох! Даже не взглянул при отъезде! – Девушка снова горько заплакала.
– Не плачь. Будет тебе, будет! Даст бог, все развеется как дым. Я обо всем ему расскажу, мне-то он должен поверить. Арбанас никогда не лжет! И ты вернешься домой. Вернешься, клянусь честью! А тем временем преотлично поживешь у меня, не правда ли? И, ей-богу, пасти свиней тебе не придется, нет! Как же, еще чего недоставало. Будешь их есть, да, есть! Вот так-то!
Тем временем паром причалил к другому берегу Савы. Повозка съехала с парома на кучу хвороста.
– Подержи-ка, Дора, вожжи, пока достану деньги за перевоз.
Девушка взяла в руки вожжи, старик извлек кошелек, чтобы заплатить паромщику, который стоял рядом, прислонившись к телеге.
– Ну, Шимо, что нового? – спросил Арбанас паромщика.
– Хорошего мало, плохого много, – равнодушно ответил Шимо, косясь на Дору.
– Даст бог, будет лучше! Лето нынче выдалось ненастное. Туманы, дожди, беда! Перед нами кто-нибудь проехал, Шимо?
– Кто знает. Впрочем, да! Вспомнил сейчас. Какой-то монах за подаянием, потом два стекольщика краньца, несколько воинов и никого больше. А что в Загребе, кум Павел?
– Содом, сущий содом! Все смешалось. Один эдак, другой так! Чудной народ! Никому не угодишь! Получай за перевоз и прощай, Шимо! – сказал старик и стегнул лошадей.
– С богом, счастливого пути! – ответил паромщик, вошел в хижину и поднялся к цирюльнику.
– Готово, мастер Грга, – крикнул он брадобрею, который внимательно наблюдал за всем сквозь дыру в крыше.
– Ладно, ладно, – сердито ответил Грга, – оставь меня в покое! Сейчас произойдет то, чему суждено быть.
– Добро! – буркнул Шимо. – Оставлю вас в покое!
И спустился в кухню жарить рыбу.
Цирюльник, упершись локтями в колени и согнувшись в три погибели, уставился на дорогу. Он весь дрожал, глаза метали молнии.
Телега медленно продвигалась по хворосту и песку. Арбанас не гнал лошадей, спешить было некуда, да и было б куда, лошади, привыкшие уже к неторопливому шагу, все равно плелись бы, хоть бей их дубиной. Наконец телега выбралась на дорогу и покатила чуть быстрей. Справа и слева стеной стоял кустарник и дубняк. Шагах в пятидесяти начинался лесок. Вот телега добралась и до него.
– Ну что же они? – серди го забормотал брадобрей. В этот миг послышался свист. Кони, прядая ушами, стали. Старик замахнулся на них кнутом. И вдруг на дорогу выскочили два всадника.
– Ура! Наши! – воскликнул цирюльник. – Отлично! Ну, почем мы сейчас, Дорица?
Один из всадников молнией подлетел к телеге и вонзил Серку свой длинный меч между ребер. Конь упал, Дора вскрикнула и навзничь повалилась в телегу, старик вскочил и потянулся за топором. Но сзади на него набросился другой всадник, схватил Арбанаса за шиворот и с силой сбросил на землю.
– Хватай девушку! – крикнул на чистом хорватском языке первый всадник, хотя и была на нем испанская форма.
Второй потянулся было к девушке, но тут из лесу вылетел новый всадник.
– Вот тебе девушка, негодяй! – крикнул он гневно и безжалостно опустил на голову похитителя буздован. Тот свалился без чувств на землю. Но в этот миг второй всадник кинулся на юношу, нацелив в его грудь свой длинный меч. Все, погибнет юноша, – меч длинный, буздован короткий!
– Бей его! – крикнул брадобрей из укрытия, трясясь от бешенства.
Но из-за дуба вспыхнул огонь, грянул выстрел и уложил на землю лошадь первого всадника.
– Божья стрела! – простонал цирюльник. – Шимо, Шимо, беда, черт принес на нашу голову молодого Грегорианца, все погибло!
– Вот как! – хладнокровно заметил Шимо, переворачивая на сковороде рыбу.
Из-за дуба вышел Милош.
Грга побледнел и задрожал как осиновый лист.
– Милош, – крикнул Павел, – поглядите, кто эти подлецы.
Харамия спокойно подошел и прикладом отодвинул забрало у лежащего без памяти воина.
– Вот те на! Клянусь святым Николой, это собственной персоной слуга вашего господина отца, Лацко Црнчич! Видали негодяя! Спрятался под испанской формой и железной шапкой, чтобы безнаказанно разбойничать! Но это ему вышло боком, ей-богу! Крепко поцеловал его ваш шестопер, будет гудеть у него в голове до самой могилы. А ты кто таков, злодей несчастный? – обратился Радак к всаднику, который барахтался под раненой лошадью. – Снимай свой горшок, поглядим на твою черную образину, мошенник!
Дрожа всем телом, незадачливый всадник поднял железное забрало и, выпучив глаза, словно его внезапно свело судорогой, уставился на харамию.