Соль и пламя. Вестница
Шрифт:
Как же объяснить ей, что Трауш не хотел называть ребенка вообще? Что сама мысль о том, что его сын будет принят богами в этом имени, вызывала отчего-то лютую ярость? Пока малыш был краснощекой игрушкой, он казался незначительным, почти нереальным. Но когда он будет назван – боги нарисуют ему линию жизни.
И тогда лорду придется смириться с тем, какой у него наследник.
Трауш несколько раз предлагал имя наобум, но Сольд только качала головой.
– Я подумаю, – в сотый раз пробормотал он, выходя из залы.
Лопатками почувствовал опечаленный взгляд жены.
Сын спал в колыбельной, укутанный шерстяным одеяльцем с вышитой на том монограммой рода. Пухлые губы были приоткрыты, ресницы дрожали, кулачки сжимали краешек подушки. Трауш посмотрел на него так внимательно, что ребенок захныкал.
На плач тут же прибежала кормилица. Дородная молодая блондинка, ее выбрала сама Сольд. Кормилица воспитывала трехмесячную дочь, но любила обоих детей одинаково. Даже странно, как можно любить кого-то чужого, заботиться о нем как о своем собственном?
– Ну-ну, – она прижала младенца к груди, и тот успокоился, – ну что ты, это всего лишь папа.
Из ее уст это слово – папа – звучало так спокойно и гладко, будто речь шла о самом обычном мужчине, а не о высоком лорде Пограничья. Сам Трауш никогда не называл своего родителя «папой», только «отцом», потому как считал первое обращение неуважительным и простецким.
Папа…
Если бы. Папы не желают своим сыновьям смерти.
– Хотите взять его? – Кормилица протянула ребенка, и тот заелозил, недовольный тем, что его оторвали от теплого тела.
Трауш покачал головой.
Этот младенец иссушил мать. Он пожирал ее и сейчас, хотя Сольд и утверждала, будто все в порядке.
Ее беременность проходила обычно. Лекарь приезжал в поместье еженедельно, но в первые месяцы не находил ни единой патологии. Правда, сама Сольд побледнела, слегла с дурнотой – но лекарь успокоил:
– Это естественная реакция женского организма.
В какой-то момент Трауш ощутил себя полнейшим глупцом, потому как трепетно следил за каждым вздохом жены. Сольд посмеивалась:
– Прекращай. Младенец не способен убить меня.
И поглаживала себя по едва округлившемуся животу.
Так было до тех пор, пока Трауш не застал свою леди в саду. Она стояла недвижно, зачем-то вытянув правую руку, и сжимала-разжимала пальцы.
– Что-то не так? – спросил Трауш с опаской.
– Я слышу истинную силу, – просто сказала Сольд. – Она льется внутри меня.
И крутанула запястьем. Высокий лорд прислушался чутьем к жене. Та была спокойна.
– Не понимаешь? – продолжила, улыбаясь. – Во мне неоткуда взяться истинной силе, я же пустышка. Пока не наполнюсь ею извне – она не появится. Но магия пребывает. Смотри.
Из-под ее пальцев вырвалась маленькая снежная буря.
Трауш переводил взгляд с рук жены на ее живот. Он понимал, на что Сольд намекает.
– Думаешь… ребенок?
– Возможно, ему суждено стать великим колдуном. – На щеках заиграл румянец.
Но дни текли друг за другом, и тихая радость сменилась растерянностью. Сольд все чаще пропадала в библиотеке, читала о магии. Писала матери, и та уверяла, что в их роду дети никогда не проявляли себя в утробе.
В тот вечер, спустя семь месяцев со дня зачатия, Трауш возвращался домой в дурном расположении духа. Сердце чуяло неладное. Леди не обнаружилось в спальне, не было ее ни в саду, ни в столовой.
Мертвенно-белая Сольд лежала без сознания посреди библиотеки. Губы ее посинели. Щеки впали. Она дышала тяжело и тихо, почти неслышно. А сквозь большой живот проглядывались очертания ноги или руки. Ребенок пинал мать.
На сей раз лекарь осматривал Сольд с тревогой. Шептал что-то, пересыпал порошки. Позвал жреца, и вместе они долго изучали очнувшуюся леди. Та безропотно выполняла все их указания.
– Ваш сын напитался стихийной магией. – Вердикт был странен. – Тот выброс, который случился зимой, после вашей стычки с братом, вобрал в себя плод. Ребенок – не просто маг. Он – сама стихия. А стихия всегда голодна.
– Ему не хватает моей силы, понимаешь? – добавила Сольд. – Он будто ест ее. Мне приходится потихоньку тягать резерв из теней, потому как иначе я полностью истощаюсь. Мне страшно, – впервые призналась жена.
С того дня Трауш перестал считать то, что росло внутри высокой леди, сыном. Оно было монстром. Чудовищем. Тварью, недостойной жизни.
Но на предложение избавиться от младенца Сольд – напоминающая скелет, обтянутый кожей, – отреагировала категорическим отказом:
– Это наш первенец, и я готова умереть за него, если придется.
Траушу пришлось смириться с волей жены.
Он появился на свет в середине лета. Роды были мучительно долгими, но когда они кончились, а на грудь матери положили вопящего младенца, Сольд расплакалась.
Трауш услышал первый крик сына и всхлип супруги не слухом, но чутьем, бродя по кабинету взад-вперед, не находя себе места – Сольд не допустила его до спальни. Хмыкнул и залпом осушил стакан виски. Уже не первый стакан. Все шестнадцать часов родов он не покидал поместья.
Ждал.
Заливал страх алкоголем.
Надеялся, что произойдет чудо и пуповина обовьет шею младенца. Задушит его в чреве.
Но тот справился.
Что ж, ребенку было суждено жить. Пока.
Глава 4
Иттан
– Обожди тут, мы скоро, – крикнул извозчику незнакомец, чуть успокоив дурное предчувствие Иттана. Да и в целом переживать было не о чем: Регсу незачем устраивать ловушку. Мертвый клиент неплатежеспособен.