Соль неба
Шрифт:
– Вот советская власть неорганизованная какая – ничего организовать не умеет. Ну, пойдемте, что ли, в церковь. Раз уж пришли – чего на улице стоять?
Никогда еще не слушало проповедь отца Филарета так много людей.
Никогда еще отец Филарет не проповедовал столь яростно. Говорил он о страхе. О том, что только Божьего суда должно бояться человеку, а остальное все – суета.
Историю рассказал, как к святому Мартиниану явился прекрасный незнакомец с орлиным взором и заявил, что он – Христос и что Мартиниан должен слушаться его беспрекословно. Святой посмотрел внимательно на незваного гостя
– Ни ран мы должны бояться, духовных ли, физических, но гнева Божьего, – говорил отец Филарет, смахивая с глаз слезы. – Не смерть страшна, ибо сказано: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет», – грех страшен. Страшно перед очами Господа с грязной душой предстать… А больше и нет никаких страхов. Забудьте о них!
И через день в село никто не приехал. И через два. И через неделю.
Сережа чувствовал: что-то нехорошее приближается к ним, вот-вот явится и сломает всю их жизнь, разрушит.
Пытался говорить об этом с отцом Филаретом, но тот твердил одно:
– Все в руках Божьих. Ибо сказано: «Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с Неба».
Очень не любил Сережа, когда отец Филарет отвечал цитатами, словно своих слов у него не находилось.
И перестал задавать вопросы.
Но советская власть организовывала, может, все и плохо, зато памятью всегда отличалась хорошей. И, если задумала она какую гадость, не забывала никогда.
Где-то дней через десять после ночного, тревожного прихода Семена, в село въехал грузовик, в кузове которого мрачно покачивались люди, вооруженные винтовками и автоматами.
Перед грузовиком фыркала трофейная эмка. В ней властно восседали командирского вида мужик и священник.
Командир вальяжно вышел из автомобиля, что-то властно сказал Семену, и председатель проворно собрал сход на церковном дворе.
Отца Филарета вывели под прицелом винтовок.
Рядом с вооруженными солдатами он казался еще более маленьким и абсолютно беспомощным.
Командир влез на крыльцо.
Рядом с ним встал человек в рясе.
– Граждане! – с плохо скрываемой радостью закричал командир. – Пока наша доблестная Красная армия крушила коварного врага, находились такие граждане, которых язык не поднимается назвать гражданами. Эти так называемые граждане пособничали врагу, пособничали фашистам. Филарет…
Из толпы кто-то крикнул:
– Да ничего он не пособничал никому! Он жить нам помогал!
– Советская власть лучше знает, кто пособничал, а кто помогал, – взревел командир. – И советская власть приговорила пособника фашистов к высшей мере наказания – расстрелу.
Народ забурлил. Послышались недовольные, нервные крики.
– Ты, в общем… – тихо сказал отец Филарет, обращаясь к командиру. – Кончал бы речи свои поганые… Не надо церковный двор галиматьей позорить.
Народ бурлил все активнее. Люди видели, что творится несправедливость, но, как часто бывало в их жизни, не могли решить, как именно эту несправедливость погубить, и потому привычно нервно и грубо кричали.
Сережа стоял в Храме, наблюдая за происходящим, и боялся выйти. И даже не то чтобы боялся, но почему-то совершенно
Мальчик видел, как в глазах командира боролись страх и высокомерие. Пока побеждало высокомерие.
– Ты эта!.. – заорал он на отца Филарета. – Ты эта… Тут мне не указывай. И вы тоже! – крикнул он толпе. – Хорош орать! У советской власти патронов на всех врагов народа хватит! – Он оглядел толпу, пригнулся почему-то и произнес тихо: – Залп в воздух на команду «Пли!».
Перещелкнули затворы. Звук был резкий, неприятный и очень отчетливый. Как будто проорала какая-то фантастическая птица, кричащая громче кукушки.
– Пли! – радостно завопил командир.
Раздался выстрел.
Под ноги толпы рухнул с неба случайно подбитый голубь.
Птица билась на земле, силясь взлететь, не понимая, куда вдруг делись и небо, и полет, и жизнь…
Командир достал пистолет, выстрелом добил раненого голубя.
Толпа уважительно затихла.
– И еще! – взревел командир. – Советская власть добра. Они прислала вам этого… Председателя Храма…
– Настоятеля, – буркнул новый священник.
– Один хрен! – недовольно гаркнул командир. – Все одно – начальник…
– Начальник наш на небе, – тихо произнес отец Филарет.
Удивительное дело: Филарет говорил совсем тихо, но все прекрасно слышали его.
Новый настоятель подошел к отцу Филарету:
– Пойдем в Храм, помогу тебе причаститься.
Настоятель был высокий, толстый. Отец Филарет смотрел на него снизу вверх.
Отец Филарет вздохнул:
– Не пойду я с тобой. Помнишь? «Сказал Петру который с Ним спорил: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».
– Евангелие от Марка, – растерянно прошептал священник.
Отец Филарет развернулся и медленно побрел к церкви.
– Кто в день смерти причастится – тому Врата Царствия Небесного открыты, – крикнул священник в спину отцу Филарету.
– Не боись, – хмыкнул командир, как-то очень по-своему истолковав слова нового настоятеля. – Небось не убежит никуда. Окружено тут все.
Он достал яблоко и захрустел.
Сережа увидел это яблоко и почувствовал, что его сейчас вырвет.
Отец Филарет зашел в Храм и прикрыл за собой дверь.
Дверь тут же распахнулась. В двери стояли трое с винтовками.
– Ничего не дадут по-человечески, – сказал отец Филарет и спрятался с Сережей в алтаре.
Лицо отца Филарета было серьезным. Только во время служб видел Сережа у священника столь серьезное лицо.
Отец Филарет тяжело опустился перед мальчиком на колени.
Сережа попытался поднять его, но Филарет взглядом остановил его.
– Не тебе сегодняшнему исповедаюсь, но тому, который в тебе растет. Много на мне грехов. Главный: не всегда умел быть добрым к людям. Не ко всем сердце свое открывал. Грешен. Помни, как сказано. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Человек ничего, кроме добра, не понимает – от всего иного бежит. Человек только тогда душу свою раскроет, когда почувствует твою доброту. Ты командира этого полюби, который не ведает, что творит. А ведь воздастся ему. Всем воздастся.