Соль земли
Шрифт:
Синица знал, что ходит по краю.
— Сука.
— Спасибо. У меня к вам встречное предложение. Вы мне даете лошадь…
— Лошадь? — Вера Алексеевна скривилась.
— Лошадь. И заключаете подряд на поставку соляного помола. Скажем, один килограмм — один продпаек… В две лошадиные-то силы мы всю нынешнюю потребность закроем.
Синица шел ва-банк.
Председательша молчала. Вряд ли в раздумье, скорее просто опешила от такой наглости.
— Придет товарняк с узловой, — Синица не давал опомниться, — сам собой отпадет вопрос…
— Торгуешься… Крохоборничаешь… — Вера Алексеевна перегнула несостоявшийся
Синица отметил подспудно, что силу пострашнее маузера здесь, пожалуй, имеет эта печать. Подхватил листок и, не удержавшись, осведомился вскользь:
— Вы когда изволили про пытки упомянуть да про арест без вины, законами совести руководствовались? Или справедливости?
— Да ничто твои личные права по сравнению с интересами всех! — взвилась председальша. — С интересами государства! Каждый по отдельности — ничтожество! Соринка, пыль, тьфу и растереть! Только вместе мы сила. И каждый обязан отдать общему делу все. Все, даже жизнь! Враг тот, кто считает иначе!
— Нет, — Синица покачал головой. — Я не враг. Будь я врагом, вредил бы… С колыбели вбиваете вы в головы: ты — никто, ты обязан кругом, всегда, даже еще не родившись! Грешен ты, ничтожен и слаб! Раб ты, скот!.. Что такое это ваше государство? Новый организм? Божество? А? Само для себя оно? Что это, как не договоренность людей объединиться, чтобы сделать свою, каждую отдельную свою жизнь лучше? И ничего, ничегошеньки более!..
Хотите петь по утрам — пойте! Ходите строем! Дохните в шахтах! Мозги себе засирайте всякой дрянью! Валяйте! Это ваше право… Уважайте и вы мое.
Вера Алексеевна побелела и так хватила кулаком по столу, что в кабинет вбежали охранники.
— Не сметь!.. — прошипела. — Не сметь!.. Не хочешь, как все, живи, как знаешь! Но даже в мыслях своих забудь святынь касаться!.. Понял? Вон отсюда пошел!..
Синицу вывели за шкварник, неловко присовокупили пинка: команду «вон отсюда!» сержанты исполняли впервые.
Синица поспешил убраться подальше от конторских окон, кляня себя на чем свет стоит. Дернул же черт за язык… Минуту назад он мог не только оказаться под замком по мановению левого мизинца железной старушки, но и отправиться обратно в лагерь. Много ли надо? Навет поселковой комиссии, ходатайство, суд, и в дамки. Синица поежился. Проходили…
На совхозной ферме определили Синице коня. Не коня — кобылу. Пожилую понурую клячу с просевшей спиной. Заведующий долго вчитывался в старческие каракули, будто пытаясь постичь некий скрытый смысл, поскреб кончик носа и кликнул конюха:
— Гниду дай ему…
На самом деле лошадь звали Гнедкой, за гнедой ее окрас. Конюх вручил повод, приободрил:
— Лошадка послушная, спокойная… Послужит… Кабы не сдохнет…
Взялся Синица за недоуздок, покосился скептически на свое приобретение. И поймал в ответ такой же полный энтузиазма взгляд огромного глаза. Ладно, подружим как-нибудь…
Раздобыл Синица кое-какую упряжь, ржавое косье, потому как сено теперь нужно сушить на зиму. В продторге отоварил на пайки полмешка кукурузы да пшеницы немного — хлеб попробует печь. Навьючил новую свою подругу и собрался в обратную
Последнее время Синица испытывал необоримую потребность в чтении. Он почитывал и раньше, с книгой в руках провел детство, но как-то так, прохладно, особенной страсти за собой не отмечая. Здесь же на него нахлынул прямо-таки какой-то голод. Мозг требовал пищи, вероятно, реагируя на отшельничество, на недостаток общения. Синица боялся, что председальша прознает про эту его слабость и запретит пользоваться поселковой библиотекой. Боялся сильно, наверное, также, как возвращения в лагерь, поэтому проскользнул в здание конторы неслышной серой тенью, вдоль стеночки.
Синица вышел за околицу далеко за полдень, не слишком, впрочем, опасаясь быть застигнутым сумерками в пути — дни в начале лета стоят долгие, а ночи светлы. В крайнем случае, дошагает и впотьмах, благо, дорогу знает. Лошадка послушно тупала следом, повод не тянула, честно выполняя свою работу. У приметной выкрученной ветром сосны Синица остановился. Здесь он обычно оставлял винтовку, не рискуя брать ее с собой в поселок. Машинка заняла привычное место на плече, ободряюще похлопывала в такт шагам. Вертухаи, лагерь, председательша разом отошли на второй план, Синица снова ощущал себя в своей стихии, ощущал себя свободным.
Вот ведь что за человек эта Вера Алексеевна!.. В поселке ее уважали и боялись. Но уважали, все же, больше. За прямоту, за честность, за привычку все доводить до конца. Поговаривали, что работала она раньше в чистке. Да не просто бумажки перекладывала, а самым настоящим оперативником. Со всей полнотой полномочий. Врали или нет, но вроде когда случились у нее разногласия со старшим сыном на идеологической все почве, со всей илларионовской бескомпромиссностью принесла она его в жертву идеалам. Своими, можно сказать, руками. Сына приговорили к расстрелу. Вера Алексеевна перенесла тяжелейший криз, едва выжила, ушла из органов. И якобы после того случая потеряла способность спать. Совсем. Слухи это, опять же, или нет, но никто в поселке ее спящей не видел. Двужильная старушка держала поселение железной дланью, недремлющим оком своим присматривая за всем и каждым, успевала везде и выказывала фантастическую осведомленность по любому вопросу. Авторитет ее был непререкаем, спорить с ней отваживались немногие. Тем большей загадкой оставалось для Синицы, почему же Вера Алексеевна так с ним либеральничает. Впрочем, Синица, прекрасно отдавал себе отчет, что однажды эти игры кончатся. И кончатся плохо.
Синица остановился. Что-то его тревожило. Всю дорогу от поселка он испытывал странное гнетущее беспокойство. Синица прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Так, где плохо, впереди или сзади? Плохо было сзади. Ага, вон оно что… Не иначе, пустилась Вера Алексеевна на хитрость…
Синица устроил засаду на прямом участке пути. Лошадку отвел в сторону, сам забрался на пригорок, пристроился в засидке из-под солнца. Отсюда, с упора он снесет комару левое яйцо. Может, конечно, он и надумал все, может, и нет никого за ним. Поглядим… В любом случае, в таком деле лучше перебдеть, чем недобдеть…