Солдат удачи
Шрифт:
Он споткнулся о труп чешуйчатого воина – глаз над переносицей закрыт, два других распахнуты и неподвижны, как темный полированный обсидиан. Под челюстью – обломок копья, следы на груди от когтистых лап, распоротый живот… Рядом лежали два даннита: первый, пронзенный дротиком, был мертв, второй, с застрявшей меж ребрами секирой, еще шевелился. Чертыхнувшись, Дарт перепрыгнул через их тела, и боль впилась клыками в раненую ногу.
Что-то острое царапнуло над бровью, когда он схватился с новым противником и рассек ему шею. Плохая рана; неопасная, но струйка крови теперь заливала глаз, и он не видел атакующих слева. Впрочем, тьяни уже побаивались его, старались держаться поодаль – видно, поняли, что ни секирой, ни копьем такого бойца не достанешь, а метание дротиков в тесной схватке было
Фиолетовые деревья приближались – не столь быстро, как хотел бы Дарт, но и не так медленно. Шаг за шагом, постепенно… Он уже мог разглядеть трещиноватую кору огромных стволов, делившихся на несколько мощных коротких ветвей, направленных горизонтально; перистая листва парила над ними, окружая голубоватым туманом, а свисавшие с веток плоды – большие, продолговатые, ребристые – походили на человечьи головы, прицепленные за косу на макушке.
Еще одно усилие, подумал он, и тьяни побегут… Только б хвостатые не увлеклись погоней! Такую ораву не остановишь в одиночку… Придется разыскивать этих… как их?.. Наана и Муки-таа… Пусть командуют, если живы…
Громкий слитный вопль раздался за спиной, и тут же гулко рявкнул барабан и затрубили раковины. Дарт отступил на пару шагов, припадая на больную ногу, сунул кинжал за пояс, вытер с лица смешанный с кровью пот и оглянулся.
Сердце его упало – вражеский флот навис над бухтой. Галеры тиан выплывали из-за ближнего мыса и разворачивались полумесяцем; падали с мачт паруса, торопливо сновали черточки весел, на палубах толпились воины, похожие на рыцарей, закованных в кольчуги, жарко пылали факелы и вихрились по ветру дымы. Полсотни кораблей, тысячи полторы бойцов и столько же – на веслах, решил Дарт и тут же удвоил это количество: галеры все плыли и плыли, огибая мыс, и половина их, уже не спуская парусов, поднималась вверх по течению.
Перекрывают дорогу к бегству, мелькнуло в голове. Но если отчалить – быстро!.. как можно быстрее!.. – имеется шанс спастись! Массивный плот раздавит любую галеру, да и спалить его в движении тяжелей… хватило б только рук, чтобы гасить огонь и отбиваться от атакующих…
Он поднял шпагу и крутанул со свистом в воздухе.
– На берег! Отступаем на берег, к плотам! Не бежать, не поворачиваться к врагу спиной, сражаться и отступать! Торопитесь, дьявол вас побери!
Его команду подкрепили гул барабана и несколько ударов шпаги – он бил клинком плашмя и ревел, выкликая имена Наана и Муки-таа. Ни тот, ни другой не отзывался, но часть даннитов – те, что болтались сзади, не в силах пробиться к врагам сквозь толпу сородичей, – услышав приказ, побежали к реке. Еще один отряд, группировавшийся около Дарта, тоже подчинился и начал медленно отходить; данниты оглядывались на него, крутили хвостами, приседали, махали когтистыми лапами, но он не понимал их жестов. Быть может, они нуждались в ободрении?..
Он снова закричал, призывая Наана и Муки-таа.
– Элейхо забрал их к себе, Дважды Рожденный, – послышался рядом знакомый голос. – Обоих моих братьев, Наана и Муки-таа. Хвосты их больше не обовьются вокруг хвоста Дии-ди…
Обернувшись, Дарт увидел Рууна – усталого, измученного, с окровавленной шерстью и обагренным кровью копьем. Но воротник его был все так же широк и ярок, а фляга по-прежнему свисала с поясного ремня. Дарт потянулся к ней.
– Хочешь выпить? В последний раз?
– Не хорони нас, приятель.
Он плеснул вино на лоб и щеки; бровь ожгло, но теперь он видел обоими глазами.
– Собирай воинов, Руун. Собирай кого сможешь и веди к реке. Найдешь Кордоо, скажешь ему – пусть отплывает, пусть давит корабли тиан плотами и бережется от огня.
– Но шира приказала мне…
– Тут командую я, а не шира! – Дарт подтолкнул его. – Веди воинов, а я с остальными прикрою отход. Ну, шевелись поживее!
Руун исчез, а вместе с ним – ощущение времени. Враги смешались с последней сотней Дартова воинства, он снова колол и рубил, падал на землю и поднимался, отступал и шел в атаку, наносил и получал раны; это длилось бесконечно, и только усталость, боль и нарастающий грохот схватки в бухте свидетельствовали о том, что время все еще бежит, меняет цвет и прибавляет истомленным мышцам если не силы, то хоть немного легкости. Лишь для даннитов и тьяни, сраженных секирой либо копьем, время прекращало бег, не властное над мертвыми; мертвые, вынырнув из водопада мгновений, дней и лет, переселялись в Великое Ничто.
Или в Нечто?
Кажется, были сомнения на этот счет… О них говорила Констанция и намекал Джаннах… И даже Нерис, умевшая общаться с предками…
Пустые мысли, особенно здесь и сейчас. Отступая к воде, уже не атакуя, а только отмахиваясь шпагой, теряя кровь, а с ней – остаток сил, Дарт погружался в странное полубредовое состояние. Разум и память его будто расслоились на множество реальностей-потоков, струившихся один поверх другого, и он бездумно тонул в них, отмечая лишь переход из слоя в слой, отзывавшийся далеким колокольным звоном. Бумм!.. – шаг назад, шаг в сторону, шпага отбивает тианское копье; бумм!.. – он на спине левиафана, и Нерис, повернувшись, смотрит с улыбкой, приглаживает золотистый локон; бумм!.. – Вау сует палку с обжаренной печенью Шу, тычет в лицо, заставляя морщиться от мерзкого запаха; бумм! – мрак Инферно смыкается над ним, ползет во все уголки пилотской кабины; бумм! – взмах ресниц Констанции; бумм! – сверкающий перстень на пальце Джаннаха; бумм! – сумрачный зал Камелота; бумм! – стол, бокалы с вином, горящие свечи, тьма за их неярким сиянием, три человека в широкополых шляпах…
И чудилось ему, что поднялись эти трое, отодвигая скамьи и расплескивая вино, и встали рядом; свет играл на обнаженных клинках, глаза их были печальны и суровы, и бледный, с благородным лицом, отбросив шляпу в темноту, сказал: «Один – за всех, и все – за одного!» А самый юный, с персиковой кожей, скупо улыбнулся Дарту: «Не бойтесь, друг мой! Мы пришли, мы с вами. Как обещали, в смертный час…»
Эти слова и эта улыбка заставили его очнуться. Он обнаружил, что стоит в воде с угрозой выставив клинок; где-то за ним слышались вопли, гудели раковины, неторопливо двигались плоты в алом зареве разгоравшихся пожарищ, а между крайним плотом и песчаным берегом замер в воде левиафан – совсем близко, в дюжине шагов. Нерис тянула к нему руку, что-то кричала, но грохот битвы и рев огня заглушали ее голос. Дарт, покачиваясь, отступил, глядя на тиан, заполонивших берег, – они не преследовали его, но трое-четверо, окаменев в напряженных позах, целились дротиками. Не промахнутся, подумал он, и в этот миг что-то ударило его под коленями, чьи-то пальцы вцепились в пояс, дернули, повалили на спину. Затем он увидел блеск тианских дротиков и ощутил их хищный полет, когда, всколыхнув воздух, они проскользнули над ним – раз, и другой, и третий.
Четвертый попал ему в живот, и страшная боль погасила сознание Дарта.
Кажется, он умирал. Важное занятие, и он предавался ему без горечи и сожалений, со всем усердием, которое мог проявить в таком серьезном деле. Мучило лишь одно: невыполненный долг, незавершенная миссия. Похоже, Джаннах ошибался, уповая на его удачу…
Периоды беспамятства, когда он не чувствовал боли, чередовались с бредовыми видениями и явью, которая была еще хуже бреда, поскольку боль вцеплялась в него своими жестокими когтями. К счастью, эти мгновения были краткими – кровавый туман застилал реальность, мир превращался в хаос зыбких алых теней, и он терял сознание. Но эпизоды этого смутного бытия, что колебалось на грани меж жизнью и смертью, все же оседали в памяти – так успевает осесть песок в холодной, готовой замерзнуть воде.
В одно из таких пробуждений он видел Нерис, склонившуюся над ним. Левиафан плыл по реке – тело Дарта чуть-чуть покачивалось, и так же дрожало – вверх-вниз, вверх-вниз – лицо прильнувшей к нему женщины. Глаза ее блестели, щеки увлажнились – видимо, она плакала. Затем он почувствовал, как ее пальцы касаются ран, отозвавшихся всплесками боли, что-то делают, смывают кровь, втирают бальзам, перевязывают, вливают в рот какое-то горькое зелье.
Оно, вероятно, не помогло. Снова вынырнув из омутов беспамятства, он разглядел прилипалу, прильнувшую к коже над левым соском, и ощутил шевеление тонких щупалец. Кожух целителя был черен – это означало, что его ресурсы на пределе и что пациент скорее мертв, чем жив.