Солдат
Шрифт:
– Миха, не надо! – Никита, попытался остановить своего друга, понимая, что это, провокация со стороны девушки, – Ты, что Таньку, не знаешь?!
Я ответил, не поворачивая головы, и не отводя взгляда от Татьяны:
– Никита, знаю. Но я, никогда, слов на ветер не бросаю. Мужик сказал, мужик сделал! – парень повернулся к другу, и весело продолжил, – Никита… ты с Настей, мои лучшие друзья! Мы, столько лет знакомы, что порой мне кажется, словно мы, одна семья. И ваш первенец, он тоже становится, мне не просто вашим ребёнком, а самым главным членом, нашей большой и дружной семьи. Я вас искренне, и от всей души, поздравляю с рождением пацана! Которого, вы, так оба ждали! – я, пожал руку другу, кивнул Насте. – Ребята, я, правда, за вас очень рад! Пусть растёт настоящим ленинцем и коммунистом! За Вас, и вашего сына! За Константина Никитича! Пусть он у вас будет, не последний!
Все сидевшие за столом гости, стукнулись полными бокалами и рюмками, приготовленными уже к тосту. Первым, выпил я сам, а после, дружных и громких оваций, гости опустошили свои рюмки и бокалы…. Смех. Звон бокалов…. Танцы… Тост. Звон бокалов…. Танцы…. Звон бокалов…. Темнота….
Свет тухнет….
Через секунду, включается и показывает глазами главного героя….
Туман в голове, окутавший всё вокруг, постепенно просветляясь. Вижу окно квартиры, за шторами которого, рассвет уже перешёл в день.
Головная боль, сжимает виски.
Кто-то, громко кричит…. Я, прихожу в себя….
– Мишка! Вставай! – раздаётся, очередной громкий крик пышногрудой девушки. Она, минуту назад, влетела в комнату с испуганным видом, и в своём вчерашнем, красном в белый горошек платье, – Мишка! Война! Миша…. война…. Да проснись ты уже! – Татьяна, хорошенько встряхнула меня спящего за плечи, – Слышишь, война началась…. По радио сообщили….
Я, лёжа в кровати, пару раз, сладко потянулся. Встряхнул больной головой. Поморщился. Потом открыл глаза, и посмотрел по сторонам, с трудом припоминая, где нахожусь. Ни черта вспомнить не могу! Голова проясняется и вижу, что лежу в чужой квартире, да ещё в постели и в одних семейных трусах! Быстро накинул на себя тонкое одеяло. Не то от стеснения, не то от попытки вспомнить, чем закончился вчерашний вечер, и вновь закрыл глаза. Но уже через секунду, медленно открыл их и пересохшим ртом, спросил:
– Ты… кто?
– Ну, Михась ты даёшь?! Прям, аж обида берёт. Всю ночь «люблю» говорил, так страстно лобзал! А на утро «ты кто?»! – на симпатичном девичьем лице, появилась игривая гримаса обиды. Таня любезно протянула кружку с рассолом, и я жадно выпил, народное средство от похмелья.
В глазах прояснилось. Стало легче.
– А-а! Это ты, Танюха…. Всё-таки, добилась своего…. Бисова душа….
– Миша, там по радио, объявили… что… что война, началась! – взволнованно сказала она, не обращая внимания на мои слова. Села рядом, и взяла за руку, а глазами, полными любви, тревоги, и ужаса посмотрела на меня. – Возле репродуктора, столько людей собралось….
Я, не понимая, о чём идёт речь, соглашаясь, киваю головой:
– Да-а, это было, похоже на войну! Не хотел, но ты… понимая, что силой нас не возьмёшь, взяла значит хитростью….
– Мишка, это неважно! – кричит Татьяна, – Да проснись ты уже! Малахольный! Важно то, что немец на нас напал! И то, что я тебя, дурака, люблю! И уже, давно люблю! А тут, война…. – слёзы навернулись на глаза девушки и покатились крупными каплями по её щекам. – Понимаешь?! Что я буду делать, если ты погибнешь?!
– Война? Какая война?! Немцы?! – потягиваясь, переспросил я, не понимая, о чём мне пытаются рассказать. – Так с ними, у нас пакт…. Пакт, о не нападении….
В полной тишине, совсем неожиданно и как-то зловеще, прозвучал голос Молотова, из уличного репродуктора:
– Граждане и гражданки! Сегодня, в четыре часа утра, без объявления войны, германские войска вероломно вторглись на территорию СССР…
– Твою мать! – выругался я, и как ужаленный вскочил с постели, быстро и на ходу одеваясь. На бегу поцеловал девушку, стоявшую в полной растерянности, в гостиной, около большого обеденного стола и следившей за моими сборами, и выбежал из квартиры. Татьяна, так и осталась стоять у стола, тихо плача и низко опустив голову, слёзы текли по её лицу.
Глава 7
Ветеран замолчал. Класс, молча сидел и внимательно его слушал. Старшеклассники, сфокусировались на ветеране, сидевшем на стуле перед ними. Он сидел, немного ссутулившись, в его глазах читались яркие воспоминания тех далёких и одновременно светлых, и горестных, для всей страны, дней. Михаил Семёнович, прервал свой рассказ, лишь на мгновение, чтобы набрать в лёгкие больше воздуха, справился со своими эмоциями и продолжил дальше свой рассказ:
– Никто и ничего толком не знал, и не понимал. В первые дни войны, в нашей стране, стояла полная неразбериха. Суета была повсюду, но толку от этого было мало…. Отца моего, в те дни, срочно вызвали на работу. Он был, главным инженером на станкозаводе. Мать же, гостила у бабушки, у своей мамы, в Белоруссии. Деревня, находилась недалеко от государственной границы. Той, сильно нездоровилось. И мама, весь свой отпуск, провела около неё. И со дня на день, должна была вернуться. А когда возвращалась домой, это было раннее утро 23 июня…. Их поезд стоял на узловой станции…. Где…. где скопилось из-за большой неразберихи, множество пассажирских и товарных составов…. Когда, налетел десяток фашистских бомбардировщиков, и засыпали всю округу бомбами…. Мама погибла…. – ветеран опустил голову. Он, с трудом произносил эти слова, нервно теребил полу своего старенького пиджака. Воспоминания о гибели матери, ему, всегда давались тяжело. Вот и сейчас, Михаил Семёнович словно переживал это ещё раз. Школьники, сидевшие в светлом классе, молчали и не торопили. У Ирины Петровны, на глазах появились слёзы. Чтобы их скрыть от своих учеников, подошла и посмотрела в окно. Но этого никто не заметил. Все внимательно следили за гостем. Только не весть, откуда взявшийся воздушный шарик, несколько раз ткнулся в стекло, замер на секунду и полетел дальше, провожаемый взглядом учительницы. Наконец, Михаил Семёнович заговорил, – Впрочем, с Татьяной, я тоже больше не встречался. Как я потом узнал, немцы угнали её в Германию. Умерла в концлагере…. – ветеран, грустно вздохнул и через небольшую паузу, продолжил, – Так, я встретил свой первый день войны, 22 июня 1941 года. А дальше…. Дальше ребятки, была самая, страшная и жестокая, и очень кровавая война…. Мы, молодые ребята и девчата, ещё не понимали этого. Думали, что сейчас, наша Красная армия, поднимет шашки, примкнёт штыки, и через день, второй, враг будет разбит и выдворен с позором восвояси….
Глава 8. Июль 1941 года
Память, как кинохроника, показывает, окрашенное прямо поверх кирпича вишнёвой краской, здание городского военкомата, около которого, уже собралось несколько сотен добровольцев.
Июль 1941.
На крыльцо городского военкомата, вышли два офицера. Капитан, лет сорока с небольшим, и старший лейтенант, военкомовский служака, со списками добровольцев в руках. Они спешно проследовали на центр площади, перед зданием.
Парни, стояли с серьёзными лицами и нещадно дымили папиросами, пытаясь казаться старше, чем им было на самом деле. Молодёжь изредка, поглядывала на стоявшие колонной, грузовые автомобили, из кабин которых, так же с тревожной бравадой, поглядывали на новобранцев, водители.
Я, отслуживший срочную, был опытнее всех этих юнцов и понимал, что нужно держаться ближе к тем мужикам, которые прошли гражданскую или финскую войну. Но, в глубине души чувствовал, это всего лишь способ набраться хоть не много опыта, дабы не погибнуть в первом же бою. А бравада, стоявших рядом парней, весело рассуждавших про то, как они будут лихо бить врага, снося ему головы одним ударом шашки, казалась мне смешной и наивной. Лишь потом, спустя время, я понял, это был, простой человеческий страх. Страх перед неизвестностью и неизбежностью, не только началом самой войны, но и смертью. Страх, перед неизбежной смертью.
Офицер военкомата, громко командует:
– В три шеренги, становись! – громко и как-то знакомо, прозвучала команда. Добровольцы засуетились, выстраиваясь в шеренги. Труднее всего, справились с командой не служившие в армии, но они, очень старались. Ведь сейчас, все стоящие в строю, знали, что на них смотрит множество глаз милых, родных и любимых. Около военкомата, собралась большая толпа провожающих. И их, мокрые от слез, женские глаза, смотрели на своих отцов, детей, братьев, мужей. И в этих любимых и родных глазах, читался страх и неуверенность в завтрашнем дне.