Солдаты афганской войны
Шрифт:
Наутро мы с Рожковым вовсю кашляли и шмыгали носами, тогда как у Иванова на щеках горел молодецкий румянец, он был бодр и здоров. Сомнений не было — любая медицинская комиссия констатировала бы, что Иванов к выполнению священного долга годен.
Через день Иванов значительно усложнил задачу, произведя минутное погружение в прорубь на Обском водохранилище. Для страховки, чтобы он не ушел под лед, его перевязали веревкой и держали за концы. Однако и погружение в ледяную воду также не оправдало себя: испытания холодом только закаляли организм призывника,
В поисках тяжелого заболевания Иванов даже пробовал отравиться конторским клеем, но также все без утешительных результатов: хотя поначалу живот обнадеживающе скрутило, но уже на следующий день, надолго засев в туалете, все прочистилось естественным образом. Неудачей также закончилась и попытка сломать себе руку: хотя Рожков и бил тяжелым дрыном по-товарищески и от души, но кость даже не треснула.
Осознав, что наскоком такие серьезные дела не делаются, и одного даже очень большого желания недостаточно, Иванов на несколько дней засел в самую большую научную библиотеку города где, набрав медицинских книг, стал внимательно изучать симптомы и течение болезни при сотрясении мозга. Подковавшись теоретически, он решился осуществить дерзкий план на практике.
И вот поздно вечером Иванов с Рожковым направились в центр Академгородка. Там красовалась, перемигиваясь гирляндами-лампочками, новогодняя елка. Рядом с ней находилась высокая ледяная горка, с которой в дневное время каталась детвора.
По пути, чтобы сделать подходящую травму, Иванов хорошенько двинул головой о кирпичную стену торгового центра.
— Чуть череп не расколол, — прощупывая макушку пожаловался Сергей. — Кажись, что-то есть… Вот шишка образовалась. Иди вызывай скорую!
Рожков зашел в телефонную будку, набрал «03» и, подделывая свой голос под взволнованный, затараторил:
— Здесь человеку плохо… Лежит… У горки возле торгового центра… Не знаю. Видимо катился с горки и упал.
Когда появилась скорая, Иванов лежал без движений, изображая бессознательное состояние. Его загрузили в машину и увезли в больницу.
Почти каждый день мы приходили проведать «больного». Забившись в дальний угол коридора, мы курили и смеялись, слушая как Иванов морочит головы ничего не подозревающим врачам, как он втихаря выбрасывает все прописанные таблетки, порошки и микстуры, как ему каждый день колют уколы.
— Терпи, — подбадривали мы Иванова. — Отступать уже некуда! Другие, вообще, месяцами в психушке проводят — косят под «дураков».
— Точно! Главное, чтобы признали дебилом — тогда и универ кончить можно!
— А как же — наука требует жертв!
Иванов пролежал в больнице недели три, а потом долго и настойчиво ходил в поликлинику с жалобами на головные боли. И как венец его стараний уже к майскому призыву он получил долгожданный «белый билет».
…Часа через два бутылки опустели. Приятели веселой толпой подняли меня на руки и как героя понесли по коридору из общаги:
— Э-э! Не так, не так! Неправильно несем! Разворачивай! Ему так
С шумом и хохотом вынесли мое тело из дверей общежития ногами вперед. На крыльце поставили на землю:
— Пиши нам, если парашют раскроется! Не забывай!
— Конечно, напишу! Ну, до встречи через два года! — и, крепко пожав всем руки, я заспешил на автобусную остановку.
Дорога в армию
5 мая 1979 года. Вся семья поднялась рано утром. Недовольно ворча, мать возилась на кухне и собирала в сумку съестное, а отец, взяв ручную машинку, приступил к стрижке. Тогда было модно носить длинные волосы, чуть ли не до плеч, и я не отставал от моды. Но машинка стригла плохо, и потребовалось около получаса, прежде чем уши увидели свет, а голова превратилась в щетинистую тыкву.
Время уже поджимало. Наспех в нервозной обстановке поели и вместе с родителями и братом на трамвае поехали на сборный пункт. Родители были злые и все время меня ругали:
— Какой же ты все-таки несобранный! Не подготовился! Все оставил на последний день! Может, хоть в армии из тебя человека сделают!
На сборный пункт кировского военкомата мы прибыли точно ко времени, указанному в боевой повестке. Там в окружении родственников и друзей уже толпились призывники: матери утирали слезы и совали еще денег на дорогу, приятели пыхтели сигаретами и подшучивали, а подружки обещали ждать и регулярно писать письма.
Но вот вышел офицер и прокричал, чтобы услышали все:
— Пятая команда, строиться! В одну шеренгу становись!
Мы, будущие десантники, побросали окурки и, закинув за спину сумки со съестными припасами, заспешили на построение — все одинаково лысые, по-бродяжьи одетые. Офицер по списку провел перекличку и, убедившись, что никто не сбежал и в строю нет особенно пьяных, скомандовал садиться в стоящий рядом автомобиль ГАЗ-66 с тентом, а сам залез в кабину.
Толпа провожающих загалдела, замахала руками, крича напоследок самое важное:
— Как приедешь — сразу напиши, как добрался!
— Кушай там хорошо — поправляйся!
Выдался пасмурный, холодный день. Чуть моросил еле заметный дождик. Машина, разгоняя лужи, осторожно выехала на широкую дорогу и, набирая скорость, понесла нас все дальше от военкомата. А провожающие неотрывно смотрели вслед машине. Кое-кто, с влажными от нахлынувших эмоций глазами, все махал и махал на прощание.
Машина ехала по знакомым улицам Новосибирска в первый пункт назначения — областной сборный пункт — небольшое двухэтажное здание с двориком, окруженное со всех сторон высокой кирпичной стеной. В народе его прозвали «холодильник» в честь названия ближайшей остановки транспорта.