Солдаты неба
Шрифт:
Второй отрезок треугольного маршрута подходил близко к линии фронта. Как и «проигрывали» на земле, здесь действительно встретилась пара Ме-109. Короткая схватка! Один «мессершмитт», очевидно подбитый, выходит из боя. Создается удобный момент его прикончить. Погнался за ним, напарник — за вторым. Опасаясь потерять Гришу из виду, оставляю преследование и спешу к своему напарнику. Он улетел от меня уже на порядочное расстояние и оказался за линией фронта. Мои призывные . помахивания крыльями — «Возвратись!» — ни к чему не привели. Тютюнов летел на полной скорости, и я, как ни старался, сблизиться не мог. Чудак, разве можно, не имея преимущества в высоте, догнать Ме-109? Упрямо, не обращая ни на что внимания, словно конь, закусивший удила, он на полной скорости мчался в глубь расположения вражеских войск.
Немецкий истребитель уже скрылся. Стало ясно, что дальше лететь опасно: появись какая-нибудь шальная пара «мессеров» — неизбежен бой. Тогда даже при благополучном исходе не хватит горючего для возвращения к себе.
Гриша, прижимаясь к земле, мчался все дальше. Что это значит? Тут пахнет уже не задором молодости. Заблудился? Меня не видит. Бросить и идти домой? Ни в коем случае! А гнаться дальше уже опасно. Попробовал предупредить огнем? Далеко. Не заметит пламя трассы. Все же решил дать несколько очередей. Самолет Григория почему-то быстро вырастал передо мной. Сблизившись, я помахал ему крыльями и круто, с набором высоты, стал разворачиваться назад, рассчитывая увлечь за собой азартного воздушного бойца.
Мой самолет оказался метров на пятьсот выше. И вдруг я отчетливо увидел вражеский аэродром. По нему рулил Ме-109. Очевидно, он только что приземлился. И не это меня удивило. Ошеломило другое: Гриша выпустил шасси, спокойно пошел на посадку. Всякая, скидка па неопытность напарника сразу исчезла. Сердце тревожно заныло. В эти секунды я по-своему объяснил, почему Тютюнов задержался с вводом в строй. Он гнался за «мессершмиттом» для того, чтобы найти немецкий аэродром и сдаться в плен. Как же иначе объяснить его действия?
Сбить! Немедленно сбить!
А допустят ли немцы? Ведь я над фашистским аэродромом. Быстрее!
Несколько секунд — и я в хвосте И-16. Тщательно прицеливаюсь. Самолет точно в перекрестии. Пальцы на общей гашетке пулеметов. В этот миг приходят на память слова оружейницы Тоси: «Завалите какого-нибудь фрица». Но ведь передо мной свой. Парень с робким, застенчивым лицом. Сейчас пули крупнокалиберного пулемета пробьют бронеспинку — и нет больше человека. Рука дрогнула. Пули прошли выше самолета. Я выскочил вперед и последний раз помахал крыльями. Григорий убрал шасси и пристроился ко мне.
Когда отлетели от немецкого аэродрома, я почувствовал на подбородке кровь. Оказывается, в приступе гнева в нескольких местах прокусил губу. Гриша шел со мной крыло в крыло, точно с ним ничего и не приключилось. На лице — ни испуга, ни радости, ни разочарования. Все существо его выражало какую-то странную окаменелость. Как я был благодарен Тосе! Случайно сказанные слова спасли Гришу и, может быть, избавили меня от вечного угрызения совести.
Над своим аэродромом я предупредил ведомого, что пришли домой, и резко отвалил на посадку. Сначала я видел, что самолет шел за мной вслед. На земле же узнал, что Тютюнов и не пытался заходить на посадку, а куда-то улетел. Полчаса спустя пришло сообщение, что И-16 плюхнулся без горючего в десяти километрах от аэродрома.
Сам виновник странного происшествия рассказал, что после встречи с «мессершмиттом» пытался догнать меня. Летел за мной, по его словам, до самого нашего аэродрома. Я сел, — он тоже хотел приземлиться, но какой-то самолет, помахивая крыльями, приказал пристроиться. Гриша выполнил команду. Неизвестный И-16 завел ого куда-то и бросил. Через несколько минут заглох мотор, и ему пришлось садиться. Так закончился последний зачетный полет по «вводу в строй» летчиков эскадрильи.
Долго разбирали потом этот случай и в конце концов пришли к выводу, что в таком странном поведении Тютюнова лучше всего могут разобраться врачи.
Март вступил в свои права. Ярко светило полуденное солнце. Заканчивалось зимнее наступление Красной Армии. На нашем фронте после освобождения Ржева и Вязьмы бои затихли. И вот совсем неожиданно на новом истребителе к нам прилетел командир полка майор Василяка. Мы окружили его Як-7Б. Как только он вылез из самолета, не поздоровавшись, на ходу спросил:
— Знаете, зачем я прибыл?
Командир полка прилетал уже не впервые. С нами он держался строго. На этот раз его маленькие глазки под крутыми бровями почему-то весело блестели. Майор был излишне подвижен, что никак не вязалось с его грузноватой комплекцией.
— Нет, — чувствуя, что командир привез хорошие вести, в тон ему ответили многие.
— А ты, капитан? — Уловив недоумение на моем лице, пояснил: — Хватит, походил в звании старшего политрука, будешь капитаном. Приказ пришел. И есть приказ, — Владимир Степанович обвел всех радостным взглядом, — полку получить новые самолеты. Вот такие. — И он показал на свою машину. — Теперь у нас будет не двадцать истребителей, а тридцать два. А сейчас готовьтесь к перебазированию поближе к Москве.
На всех фронтах, словно перед бурей, стояло затишье. Обе стороны готовились к новым битвам. Наш полк, получив новые истребители, переучился на них и из Подмосковья перекочевал в небольшой городок Воронежской области. Там мы приступили к стрельбам по воздушной мишени — конусу.
Никогда так ярко не светит солнце, как в июне. Погода устойчивая, ясная. Изредка зарядом хлынет теплый дождь, и снова солнце. Для авиации июнь — раздолье.
Стрельба по конусу — вершина летного мастерства. Ведь в конце концов вся учебная подготовка истребителя сводится к тому, чтобы уметь с любого положения без промаха поразить вражеский самолет. Поэтому каждый был, как никогда, сосредоточен, а молодые летчики и встревожены. Все они по разу отстрелялись — и никто не вынолнил упражнения. Они хорошо летали, а вот воздушной стрельбой никогда по-настоящему не занимались. Только здесь, в воронежских степях, впервые им довелось учиться этому сложному искусству. Они опасались не закончить программу. Ведь скоро должно кончиться фронтовое затишье.
…Высоко задрав головы, все нетерпеливо смотрели в небо. Там, за самолетом-буксировщиком, слегка колеблясь, продуваемый скоростным напором воздуха, плыл белый конус, который часто называли за его вид «колбасой».
— Дрожишь? Уж не промазал ли снова? — спросил лейтенанта Сачкова помощник командира по воздушному бою и стрельбе капитан Рогачев, показывая на конус, приближавшийся вслед за буксировщиком к аэродрому.
Миша натянуто улыбнулся:
— Должен — попасть: целился хорошо, по всем правилам науки. Штук пять, наверное, есть.