Солдаты невидимых сражений. Рассказы о подвигах чекистов
Шрифт:
— Ну? — спросил он грубо.
Дембович, глядя ему в глаза, пожал плечами:
— Он не явился. В доме отдыха его нет. На границе была стрельба.
Можно было ожидать, что это прозвучит для Михаила как гром с ясного неба, но Дембович смотрел и не видел, чтобы хоть подобие растерянности мелькнуло у Зарокова на лице.
Михаил подбросил на ладони связку ключей, протяжно произнес: «Та-а-к…» — и, обойдя застывшего посреди коридора Дембовича, прошел к себе в комнату.
Торопливо надевая пижаму, старик ждал, что Михаил сию минуту
Дембович босиком подошел к двери, дернул за ручку — заперто.
— Михаил! — позвал он. — Зачем вы заперлись?
Из-за двери ответил совершенно спокойный голос:
— Что вы так взволновались, Дембович? Подождите, имейте терпение, я вас позову.
Дембович был не в том состоянии, когда думают о приличиях. Он остался на месте, чтобы послушать, что делается в комнате.
Сначала шуршала бумага, потом он услышал какой-то хруст, словно от полена щеплют лучину или ломают что-то хрупкое.
Дембович отошел, поискал в коридоре шлепанцы, надел их и снова стал у двери.
Наконец Михаил повернул ключ и тихо, будто видел, что старик подслушивает, сказал через дверь:
— Ну, входите. Обсудим.
Старик давно научился без лишних слов понимать настроение своего постояльца, а теперь к тому же нервы у него были взвинчены, он все воспринимал обостренно. И, взглянув мельком на Михаила, Дембович уже знал: обсуждать нечего, Зароков все решил без него. Но что именно решил?
— Садитесь, — пододвигая стул, сказал Михаил.
Когда Дембович сел, Зароков стоя посмотрел на него сверху вниз внимательно, но, как показалось старику, отчужденно, как смотрит врач на безнадежно больного, и ровным голосом, словно читал лекцию, заговорил:
— Если даже принять без сомнений, что теперь контрразведка неминуемо выйдет на нас с вами, нет смысла заранее отпевать себя. Чему быть, того не миновать, и чтобы поберечь нервы для допросов, не надо давать волю собственному воображению.
— Вы говорите со мной, как с мальчишкой, — раздраженно заметил Дембович.
— А у вас и голос дрожит, дорогой мой Дембович, — как будто даже с удовлетворением сказал Михаил. — Распустили себя.
Он закурил папиросу, сел на кровать. Дембович, не мигая, глядел широко открытыми глазами в одну точку, куда-то за окно.
Михаил переменил тон:
— Скажите, Ян Евгеньич, там, где вы брали путевки в дом отдыха, вашу фамилию знают?
Дембович ответил не сразу. Резкий переход от общего к частному был ему труден.
— Я же писал заявление, чтобы мне их дали, — наконец произнес он.
— По номерам путевок быстро можно установить, кому они первоначально выданы? — был следующий вопрос.
— Совершенные пустяки, — устало отвечал Дембович.
Оба понимали, что могло произойти одно из
Где-то в глубине сознания Надежда все еще не отказывался от подозрений, что Павел подставлен к нему контрразведкой. Но если это верно, то Павел должен был явиться на свидание. Исчезнуть ему нет никакого смысла.
Теоретически можно было себе представить еще один, последний вариант. Павел — контрразведчик и с самого начала имел целью переправиться за границу и вот теперь, используя оказию, вместе с Кругом уплыл на катере. В таком случае он, Надежда, с первого своего шага на советской земле служил лишь слепым инструментом в руках органов госбезопасности.
Этому Надежда всерьез верить не мог. Это выглядело слишком неправдоподобно…
После долгого тягостного молчания любое произнесенное слово Дембович готов был принять с благодарностью, но то, что он услышал, ударило его в самое сердце и заставило сжаться.
— Я дам вам пистолет, — сказал Михаил. — Он может пригодиться. Но, по-моему, с этим никогда не надо спешить.
Старик не шелохнулся.
Зароков встал, снял с гвоздя у двери новую кремовую куртку, которую не надевал еще ни разу, завернул ее в газету. Потом выдвинул ящик письменного стола, загремел какими-то железками, завернул их в другую газету и сунул сверток в карман брюк.
— Очнитесь, Дембович. Пистолет вот здесь, в столе…
Дембович встрепенулся. В глазах у него стояли слезы. Пальцы рук, лежавших на столе, заметно дрожали.
— Вы уходите? — тихо спросил он.
— Не навсегда, Дембович, не навсегда, — сказал Михаил успокоительно.
У Павла было такое ощущение, что до этого дня специально его особой никто не занимался. Конечно, он на виду у молчаливой, меланхоличной Клары и у этого долговязого садовника, но они могли играть лишь роль пассивных наблюдателей. Вероятно, в их задачу ничто иное и не входило.
Как-то вечером, в сумерках, когда Леонид Круг, проглотив снотворное, тихо заснул, отвернув лицо к стене, Павел почувствовал вдруг странное нетерпение. Ему показалось, что хозяева Леонида слишком долго его выдерживают. Хотелось ускорить события, побыстрее пройти сквозь все, что они там приготовили для него, хотелось двигаться им навстречу.
После он, вероятно, будет ругать себя за то, что собирался сделать, но менять решения не хотел. Впрочем, существовало одно соображение, которое вполне оправдывало этот почти импульсивный поступок: Бекас не должен проявлять столь положительный характер и выдержку, это было бы подозрительно. Бекас должен быть нетерпеливым и немного взбалмошным.