Солдаты Вечности
Шрифт:
С большой долей вероятности можно было предположить, что эти летающие автоматы тоже были своеобразными разведчиками, которые с помощью миниатюрных телекамер передавали своим живым хозяевам все, что «видели» на земле. То есть просто-таки необходимо было предположить, что противник не только знает местоположение, но и приблизительную (а может, и точную) численность киркхуркхов. И дело не только в летающих автоматах. В конце концов, одной Небесной Глуби известно, какова разрешающая и сканирующая способность их приборов – есть шанс, что с большой высоты они не могут ничего разглядеть, или вообще запас их лёта весьма ограничен. Нет, дело в двоих погибших дозорных и одном пропавшем.
При этом наибольшую тревогу у Верховного вызвал не сам факт гибели дозорных (на войне, как на войне!), а то, каким образом они были умерщвлены.
Ножом в горло.
Не выстрелами из плазменных ружей, которые достались двуглазым в виде трофея, и даже не из пулевого их примитивного оружия, – ножом!
То есть получается, что кто-то очень ловкий и сильный выследил дозорных (ветеранов, прошедших серьезную подготовку и участвовавших не в одной военной кампании в составе имперского десанта!) и хладнокровно их зарезал. Как скот на бойне. Хуже новости трудно вообразить. Особенно с учетом того, что еще один дозорный, этот самый Рийм Туур, который сбил воздушную разведчицу, а затем исчез, с большой долей вероятности жив и находится в плену. На месте противника он, Верховный, поступил бы так же – двоих убил, а третьего взял в качестве «языка». Тут, правда, возникает закономерный вопрос о том, зачем нужен «язык», если ты не знаешь языка, на котором он говорит, но… В конце концов, неизвестно, какими техническими средствами обладает противник – очень может быть, что есть и такие, которые позволяют быстро овладеть речью киркхуркхов. Но если это так, – а предположить иное значило бы проявить преступную халатность, – то вывод может быть только один: противник знает о них все. Потому что заставить говорить можно любого.
Но почему тогда они все-таки не нападают? У них мало сил? Или все-таки недостаточно разведданных (в том случае, например, если Рийм Туур все-таки погиб или они не смогли вытянуть из него сведения)? Или это элементарное заманивание в ловушку?
А может быть, все гораздо проще – двуглазые настолько уверены в своем превосходстве, что им и нападать не надо? Знай сиди и спокойно жди, когда враг сам подойдет вплотную и обломает зубы о неприступную твердыню… Неприятная мысль, что и говорить. Ее уравновешивают лишь знание и опыт, которые заявляют в один голос: неприступных крепостей не бывает. Бывают лишь глупые, трусливые или, наоборот, чересчур самоуверенные полководцы.
Еще бывает слишком мало войск и оружия.
А также времени.
Собственно, время – основной фактор. Когда его в достатке, то и остальные проблемы можно решить. Глупца, труса или бахвала заменить на умного храбреца, а количество войск и оружия увеличить до необходимого, наладив снабжение… Да, все это верно. Но лишь в условиях обычных боевых действий. Здесь же можно рассчитывать лишь на то, что для решения поставленной задачи он в должной мере умен и храбр, а четыреста его отборных солдат вполне достаточно для взятия любой, самой неприступной, крепости. И что это значит в практическом смысле? Только одно. Необходимо как можно быстрее двигаться к цели. До нее осталось уже совсем немного. Плохо, что пришлось отказаться от водного пути, уж больно удобен. Но на реке они как на ладони, и давать противнику лишний шанс не следует. Через лес медленнее, но надежнее, а боевое охранение он усилил. Вряд ли теперь к ним можно подобраться незамеченными – все знают, что случилось с тремя передовыми дозорными, и максимально бдительны. То есть на это можно надеяться. Что ж, надежда не самый плохой союзник. Особенно когда на других рассчитывать не приходится.
– Кр-расавцы! – восхищенно констатировал Женька, оглядывая застывший строй из десятка боевых роботов. – Чувствую себя Урфином Джюсом на заре карьеры.
– Урфин Джюс плохо кончил, – напомнил я.
– Поэтому и на заре, – ухмыльнулся Аничкин.
Сорок минут назад, как только взошло солнце, мы вывели отделение этих машин-убийц на выдвижную платформу перед главным входом в Пирамиду – убедиться для начала, что они подчиняются элементарным командам человека. Вчера вечером было принято совместное решение, что на всякий случай перепрограммировать их на русский язык все же стоит, и Центральному Мозгу Пирамиды (сокращенно ЦМП, или Циля Марковна Перпельпихтер) была поставлена соответствующая задача. С самой постановкой задачи пришлось около двух часов повозиться – мы еще не очень хорошо умели общаться с этим сверхкомпьютером, больше полагаясь на помощь Оскара, – но в конце концов справились. Да и некуда было деваться – Оскар до сих пор так и не появился, и полагаться мы могли только на себя.
И вот к пяти часам утра чуть грассирующее женское контральто, которым отчего-то предпочитал разговаривать ЦМП (отсюда и Циля Марковна Перпельпихтер – Женька, давший компьютеру это имя, божился, что голос один в один напоминает ему голос строгой математички в старших классах его школы, которую именно так и звали: «Прям оторопь берет, честное слово. Иногда мне кажется, что это Циля Марковна и есть!»), сообщило через постоянно включенный терминал в моей спальне, что задача выполнена – все триста боевых роботов активированы и находятся в полном нашем распоряжении.
Но даже при поверхностном знакомстве с их тактико-техническими характеристиками стало понятно, что натравливать всех триста этих механических и вооруженных смертоносным оружием (управляемые ракеты, пулемет, боевой лазер) солдат на живых киркхуркхов – явный перебор. Очень быстро выяснилось, что на самом деле крови врага особо никто не жаждет.
– Вот если бы они меня убили, – сказала Маша, – другое дело. А так… Я их прощаю. В конце концов, они думают, что находятся в своем праве.
– Как это? – удивился Никита. – Они, между прочим, нам проиграли по всем статьям. Или ты забыла?
– Все я помню, – вздохнула Маша. – Но ведь они понятия не имели, что Оскар устроил тут нечто вроде боя гладиаторов – кто победит, тот и владеет Пирамидой. Вот и решили взять реванш. Можно подумать, мы иначе бы поступили, окажись на их месте.
– Не дай бог, – поежился Никита.
– Класс! – восхитился Женька. – Теперь еще скажи, что если б они имели понятие о затее Оскара, то нипочем бы сюда не сунулись. Типа, чтоб по-честному.
– Откуда ж мне знать? – удивилась Маша. – Может, и не сунулись бы.
– Маша, я тебя люблю, – с непередаваемым выражением призналась Марта.
– Только стокгольмского синдрома нам тут не хватало, – буркнул Влад.
– Что такое стокгольмский синдром? – поинтересовалась Марта.
– Это когда жертва жалеет своих мучителей и даже симпатизирует им, – объяснил я.
– Ясно. У нас он иначе называется. Забыла сейчас как.
– Меня никто не мучил, – сказала Маша. – Стреляли – да, было. Но и только. И не симпатии это вовсе. Я что, извращенка, по-вашему?
– Ты, главное, не переживай, – подмигнул Женька. – Я люблю извращенок. Они меня возбуждают.
– Да ну вас! – надулась Маша.
– Маш, ты не обижайся, – сказал я. – Никто твоих киркхуркхов убивать не собирается. Во всяком случае, всех.
– Они не мои!!
– Два-три десятка, не больше, – заверил Никита. – От силы пять.
– Это мало, – не согласился Женька. – Но в полторы сотни, думаю, уложимся.
– Две с половиной, – кровожадно заявила Марта. – На меньше я не согласна.