Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
— Дозор… — прошептал Рябинин. — Теперь пойдем дальше, посмотрим, откуда их корень растет.
Он был совершенно спокоен, а Карцев от волнения едва переводил дыхание. За сторожкой продолжался лес, между деревьями с трудом обозначались сероватые просветы. Разведчики часто останавливались, каждый шорох заставлял их ложиться на землю. Лес кончился, вдали мелькнули крошечные огоньки. С каждым шагом огоньки становились ярче. Вот послышался железный грохот, какие-то темные массы двигались возле длинных строений. Пыхтение автомобилей доносилось ясно. Одна за другой двенадцать тяжелых машин с потушенными фарами проехали по дороге.
—
И они, пригибаясь, выбирая места потемнее, опять сделали обход и увидели, как из рощи, по ту сторону села, выходили германские колонны. С полчаса разведчики лежали за кустами, наблюдая за противником. Когда последние его ряды поглотила тьма, Рябинин поднялся.
— Пожалуй, с полк будет, — отметил он. — Надо шибче пробираться к своим.
На обратном пути, делая еще более глубокий обход, чем раньше, они вышли прямо к полянке, где расположилась германская артиллерия. Увидев русских солдат, стоявший под деревом часовой в каске от ужаса раскрыл рот. «Только бы не успел поднять тревогу», — мелькнула у Карцева мысль, но в эту же секунду Рябинин, отшвырнув винтовку, прыгнул на часового. Упали оба. Карцев услышал хрип. Ноги часового вытянулись. Рябинин поднялся.
— Ходу! — хрипло приказал он, поднял свою винтовку, взял и немецкую.
Карцев и Рябинин бежали, пригибаясь к земле. Они не ощущали усталости. Страх подгонял Карцева, ему хотелось как можно скорее и дальше уйти от того места, где, как ему чудилось, притаилась смерть, готовая каждый миг схватить его. Два раза им пришлось красться ползком, уходя от германских дозоров. В лесу было так темно, что нужно было двигаться ощупью, вытянув перед собой руки. Только спустя час Рябинин остановился, внимательно посмотрел кругом и опустился на землю.
— Выбрались… — облегченно проговорил он, достал кисет, скрутил «собачью ножку», с наслаждением затянулся дымом и молча протянул кисет Карцеву.
…Васильев внимательно выслушал доклад Рябинина, подробно расспросил о численности немцев, об их артиллерии, о примерной длине колонн. Затем пошел к Дорну, и они вдвоем отправились к Максимову, ехавшему в центре колонны. От командира полка Васильев вернулся бледный, глаза его зло поблескивали. Он невнятно ругался, много курил, но никому, даже Бредову, с которым давно дружил, ничего не сказал.
Полк продвигался вперед. Теперь шли полем. Вернеровская рота была в авангарде. Вернер чувствовал себя уверенно, его не тревожило даже и то обстоятельство, что передовые дозоры шли совсем близко от главной колонны.
Но когда красный, тугой огонь пробил черный воздух и затем послышался визг шрапнели, Вернер растерялся. Немцы били прямой наводкой, очевидно, по заранее вымеренным целям, шрапнели рвались низко над землей, паника сразу овладела всем еще не обстрелянным в боях полком. Офицеры кричали, приказывали окапываться. Сотни людей бросались на землю, с бешеной энергией работали лопатами. Рыли в темноте, без всякого плана, каждый зарывался на том месте, где упал. Огонь затих, потом начался сразу с двух сторон. Офицеры потеряли всякую власть над солдатами, сами не зная, что делать. Васильев спокойно, не повышая голоса, пытался отвести свою роту в кусты, чтобы там, под их прикрытием, окопаться. Черницкий насыпал перед собой целый холм земли и кричал Карцеву:
— Иди ко мне! Ко мне иди!
Выстрелы, стоны, крики, ругательства неслись отовсюду. Германский огонь то затихал, то начинался с новой силой. Частая дробь пулеметов перемежалась с редкими орудийными выстрелами, пули свистели над головами солдат.
С первым проблеском рассвета обнаружилась неприглядная картина. Поле в самых разных направлениях было изрыто маленькими ямками. Одни окопались лицом друг к другу, другие — во фланг, третьи — спиной к неприятелю. Максимов со своим штабом сидел в центре поля, в небольшой ложбине. Гурецкого не было. При первых выстрелах он уехал в штаб дивизии.
На рассвете огонь усилился. Дорн, Васильев и Бредов старались организовать оборону, к третьему батальону присоединилось много солдат из соседних рот. Ободренные хладнокровным видом офицеров, они около часа отстреливались от германцев. Но надо было отступать. Из леска, заходя во фланг, появились неприятельские цепи.
Максимов исчез.
Дорн приказал отходить на юго-восток. Остатки третьего батальона (было больше убежавших, чем убитых и раненых) шли редкой цепью, часто ложились на землю, отстреливались.
Васильев в бинокль наблюдал за противником.
Весь день продолжалось беспорядочное, разрозненное отступление полка.
Двое суток ушло, пока усталых солдат собрали и привели в порядок. В ночь на третьи сутки полк опять был двинут вперед, так как вторая армия, в которую он входил, выполняя план главного командования фронта, должна была форсированным маршем вторгнуться в Восточную Пруссию со стороны реки Нарева, обходя с юга Мазурские озера, и там соединиться с первой армией генерала Ренненкампфа, наступавшей с севера, взяв в клещи германскую восьмую армию.
В тот день, когда полк, собранный после ночной катастрофы, двинулся вперед, солдаты впервые увидели командующего армией и корпусного командира. Они проезжали на автомобилях, и Самсонов, приказав остановиться, мощным голосом произнес короткую речь. Он называл солдат молодцами и героями, приказывал крепче беречь славные традиции полка и бить врагов отечества и православной веры.
По дорогам, двумя лучами сходившимся к деревне, подходили остальные полки дивизии. На большом лугу Самсонов приказал пропустить войска церемониальным маршем. Через час, когда дивизия была построена, заиграли полковые оркестры. Самсонов, окруженный штабом, стоял на пригорке. Широкие колонны, отбивая шаг, проходили мимо командующего. Офицеры с обнаженными саблями шли впереди частей. Развевались знамена. Карьером проскакал казачий полк. Рысью пронеслась артиллерийская бригада — сорок восемь орудий, сильные, толстоногие лошади, зарядные ящики, бравые ездовые, усатые фейерверкеры. Самсонов улыбался, гладил белые усы.
— Хорошая армия, — как бы думая вслух, сказал он.
И генерал Нокс — английский представитель при штабе, не отнимая от глаз бинокля, кивнул головой:
— О да, очень хорошая…
Полк продолжал свой марш. Опять потянулись песчаные дороги, перемежаясь болотами. Опять возникали деревни, и с порогов черных, непохожих на человеческие жилища изб старики и женщины кланялись офицерам.
В сумерки Максимов дал полку короткий отдых и вызвал к себе Васильева. Сопя и тяжело вздыхая, он приказал капитану идти со своей ротой в авангарде.