Солдаты
Шрифт:
Джурак стоял на коленях рядом с Гансом, Кетсвана присоединился к нему.
— Я сожалею, — задыхаясь, произнес Джурак. — И спасибо за мою жизнь.
Ганс посмотрел вверх. Странно, никакой боли. Темное предчувствие, которое плелось за ним, за каждым шагом через все годы, и все миры, наконец, догнало его, и, удивительно, не было никакой боли.
Тем не менее, он задумался, почему он сделал это. «Это произошло, потому что я знал, что умираю при любом раскладе?»
Нет.
Тогда галантный жест? И он хотел посмеяться над иронией
Он видел, что они пристально смотрят вниз. Джурак что-то говорил, но он не мог услышать его. Он видел Кетсвану, слезы текли по его лицу. Он попытался поднять руку, вытереть их, как будто успокаивая ребенка, но по некоей странной причине его рука, его руки больше не повиновались.
Они стояли на коленях рядом друг с другом, и он с абсолютной ясностью понял, что это было то, за что он боролся все это время, и ради чего он теперь умирал. И он был доволен.
Потом они ускользнули… и Ганс Шудер улыбнулся, когда они исчезли в восхитительном свете.
Изнуренный, он стоял один, смотря, как солнце коснулось горизонта.
Последний звук стрельбы угас вдали, и он почувствовал холод, одиночество, пустоту. В течение долгого дня оборонительный квадрат медленно уменьшался вовнутрь, приближаясь к центру все ближе и ближе после каждой следующей одной за другой атаки, пока спины выживших солдат почти не соприкоснулись.
Земля устилалась мертвыми и умирающими, десятки тысяч бантагов и людей переплетенных вместе.
Если когда-либо и существовала земля сплошного поражения огнем, зона умопомешательства, то это была она. Он стоял на невысокой возвышенности, смотря как полдюжины броневиков, уцелевших в продолжающейся весь день битве, петляли, пробираясь наверх холма, медленно маневрируя, выискивая открытый путь через побоище.
Ведущая машина сбросила ход в пятидесяти ярдах, не доезжая до квадрата, башня широко открылась, и он увидел, как Григорий неуклюже вылез, затем наполовину соскользнул, наполовину упал на землю. Он посмотрел на другие машины. «Св. Катерина?» Нет, он видел, как она поднялась на воздух… нежный садовник был мертв, и Винсент заморгал, глаза наполнились слезами.
Идя, словно марионетка с перепутанными нитками, Григорий медленно двигался по пути наверх холма. Люди вокруг Винсента разошлись при его подходе.
Вытянувшись по стойке «смирно», он отдал честь. Винсент, изможденно, без слов, просто кивнул в ответ.
— Они уходят, — заявил Григорий, невнятным голосом.
— Что?
— Что избавляемся от них, ничтожных проклятых ублюдков. Они оседлывают лошадей в данный момент, направляясь на север.
Как раз когда он произносил эти слова, вдоль потрепанной линии обороны прошла рябь восклицаний. Винсент посмотрел мимо Григория и увидел одинокого всадника, появившегося на следующем холме, на расстоянии в полмили. Бантагский наездник резко выделялся на фоне горизонта. Он держал вверху штандарт — лошадиный хвост.
Он махал им назад и вперед, и Винсент, загипнотизированный, смотрел на него. Всадник орды швырнул его вниз, втыкая древко в землю. Наездник поднял сжатый кулак вверх, и он услышал
Бантаг повернулся и исчез, оставляя флаг.
Григорий подошел и встал рядом с ним, и Винсент повернулся к нему лицом.
— Я надеюсь, что это стоило того, — прошептал Григорий.
Пристальный взгляд Винсента охватил обломки битвы, спутанные кучи мертвецов. Все, что он мог сделать, это опустить голову и заплакать.
— Пэт!
— Это началось?
Он сразу же проснулся, и сел на раскладушке. Весь день он ожидал нападение. На самом деле молясь, чтобы оно наступило, началось раньше, чем кто-либо с запада, наконец, прорвется с приказами вывести войска в тыл, или он, в конце концов, совершит самоубийственный жест и нападет вместо них. Слухи гуляли по армии с тех пор, как Пэт прекратил телеграфное сообщение, и с запада перестали прибывать поезда.
Только этим утром Шнайд вернулся на фронт, лично принеся сообщение, что в Суздале и Риме вспыхнули беспорядки.
Рик стоял в дверном проеме бункера, небо позади него пылало всеми цветами заката.
— Где они ударили? — прокричал Пэт, ковыляя вверх по ступенькам, выводящим на оборонительный вал.
Он был ошеломлен тишиной. Не было никакой стрельбы, не было даже обычной слабой перестрелки между снайперами. Потом он услышал странные отдаленные завывания.
Он подступил на ступеньку для стрельбы и осторожно выглянул за стену. Однако он увидел, что солдаты теперь стояли во весь рост, некоторые на вершине защитного вала, полностью открытые, и никто не стрелял с другой стороны.
— Что, черт возьми, происходит?
— Будь я проклят, если я знаю. Это началось приблизительно час назад. Это причудливое пение. Я думал, что они готовили себя, возбуждаясь перед нападением. Тем не менее, я решил позволить вам поспать максимально долго, и ждал. Ну, это пение продолжало идти и идти, а затем, приблизительно пять минут назад, я увидел вещь за пределами возможного.
Он внезапно указал через реку.
— Там, еще один!
Пэт посмотрел, не уверенный на мгновение в том, что он увидел. Это было более темное пятно на дальнем берегу, и затем он увидел то место, куда указывал Рик. Два бантага стояли, полностью беззащитными. Они что-то держали. Это была мортира… и они перебросили ее через стену форта вниз в прибрежную грязь реки. И затем, без какой-либо церемонии они повернулись и просто ушли.
Вдоль всего берега реки теперь он видел их, не просто нескольких, а сотни за сотнями, вылезающими наверх из траншей, по-прежнему поющих, затем уходящих в темноту.
Внезапно на дальнем берегу появилась вспышка, и в мерцающем свете он увидел бантага верхом на коне, со снятым боевым шлемом, белая грива отражала свет. Бантаг держал факел, и Пэт смотрел на него загипнотизированный.
Он почувствовал странное шевеление внутри, как будто этот бантаг каким-то образом дотянулся до его души и дотронулся до его сердца. Не было никакой ненависти, только бесконечная печаль.