Солис
Шрифт:
– Но я себя уже хорошо чувствую, я уже готова! – тут же вскочила я.
– Нельзя, искатель, ваша связь очень крепка, а оболочка ещё слаба. Ты покалечишь её, если во время боя случайно вернёшься на Землю.
Через три недели Фёдор Степанович разрешил лечиться на дому под строгим присмотром приставленного ко мне врача.
– Что ж, Мирослава, душа моя, как бы мне ни хотелось провести в вашем приятном обществе ещё пару недель, думаю, мы смело можем вас отпустить на волю! – произнёс он, как всегда, нараспев, внимательно изучая мою историю болезни. – Приступы не повторялись, контрольные
– Фёдор Степанович, спасибо вам за всё! – улыбнулась я искренне своему лечащему врачу.
– Барышня, это вам спасибо, вы у нас, деточка, местное чудо! – ответил он с хитринкой во взгляде.
Богданов подмигнул мне, похлопал по плечу и спешно убежал к своим многочисленным пациентам.
Пришла мама, чтобы помочь мне переодеться и собраться.
– Артём сегодня только к вечеру приедет, – сказала мама. – Он вчера уехал в Ярославль по работе. Хороший мальчик. Так за тебя переживает! Как же я рада за вас, детки!
Мама тихонько, думая, что я не вижу, вытерла слёзы.
– Да, Тёма мне уже четыре раза с утра звонил, – ответила я, натягивая толстовку с капюшоном. – Мам, я сказала, что мы будем его ждать. Он ведь сможет остаться у нас, правда?
– Конечно, Кнопка! Мы уже его приняли в семью! Только, – мама смутилась, – думаю, папе будет спокойнее, если Тёма поживёт в гостевой спальне… ну, ты понимаешь…
– Мам… – посмотрела я на родительницу с нескрываемым упрёком.
– Всё-всё, молчу! Давай-ка мы тебя причешем лучше, а то какой-то валенок у тебя на голове!
Всё это время с банными процедурами мне помогали медсёстры, душ я могла принимать только частями, чтобы не намочить гипс, да и голову помыли, лишь когда сняли повязку. Так вышло, что я и в зеркало то себя ни разу после аварии ещё не видела. Ведь даже зубы чистила сидя, а все отражающие поверхности находились гораздо выше уровня моих глаз.
– Да, спасибо мамуль, мне самой без зеркала было трудно! Только «гулька» и получалась.
Мама распустила мои волосы, собранные в узел высоко на макушке, и неожиданно ахнула, а потом побледнела:
– Мира! – она закрыла рот руками, а глаза её наполнились слезами.
– Мам, что… – я не договорила, когда увидела, что на мои плечи упали белые, как снег, пряди.
Вся верхняя часть, макушка моей, некогда брюнетистой, шевелюры поседела. Я выглядела как непричёсанный медоед пенсионер.
– Девочка моя! – мама обняла меня и расплакалась.
А я не могла проронить ни слова.
– Мам Нат? – услышала я знакомый голос. – Я машину подогнал…
В палату вошёл Стас и замер на полуслове, уставившись на меня:
– Кнопка…
Он на секунду растерялся, потом подлетел к нам с мамой и крепко обнял обеих. Я не удержалась и уткнулась носом ему в грудь, вдыхая родной запах, разрешив слезам пролиться. Ведь даже храброму
Мама, хлюпая носом, старательно пряча покрасневшие глаза, занялась сбором моих немногочисленных вещей. А Стас так и стоял, крепко обнимая, гладя мою седую макушку. Я не могла его отпустить. Он был нужен мне сейчас как кислород, мой мальчишка с апельсиновыми карамельками.
– Ты всё равно самая красивая, Кнопка, – тихо-тихо прошептал он.
Когда мама закончила с вещами, мне надели куртку, шапку, замотали шарфом, хотя весна на улице уже заявила о себе. Стас аккуратно поднял меня на руки и пересадил на коляску, чтобы довезти до машины. Мы отправились домой.
Глава 9.
Дом, в котором прошло всё моё детство, встретил непривычной тишиной. Ни шума голосов многочисленной семьи, ни весёлого гвалта на кухне. Лишь оглушающая тишина. Моё наполовину человеческое сознание, так и не принявшее произошедшее, отчаянно ждало, что вот-вот послышится звонкий смех Ани, она с воплями «Привет, братцы-кролики!» выскочит из укромного местечка и радостным, похожим на ультразвук писком «У-и-и!» станет обнимать и зацеловывать меня, бесперебойно щебетать обо всём на свете.
Мама немного нервно хлопотала на кухне, накрывала на стол, точно ожидала к обеду целую футбольную команду. Мы наелись так, что положи я в рот хотя бы ещё один кусочек запечённого с травами картофеля, то непременно бы лопнула с громким хлопком.
– Детка, – ласково произнесла Наталья Семёновна, удовлетворённая моим аппетитом, – я тебе постелила в гостиной, ты же не сможешь с гипсом по лестнице подниматься.
– Мам Нат, – захныкала я, только представив, что будет, если Солис случайно «вывалится» из оболочки на глазах у мамы, – а можно мне в мою родненькую берлогу? Там и ванная напротив, и кроватка моя, и книги, и окно в сад выходит, вы меня только разочек поднимите наверх, и всё!
– Ну и как тебе отказать? – потрепала меня по макушке мама. – Да и душевая кабина там действительно удобнее будет.
Стас отнёс меня в уже хорошо знакомую комнату на втором этаже. Аккуратно уложил на кровать. Я поморщилась от боли, мои горемычные поломанные ноги ныли и гудели.
– Больно? – он кивнул на гипс.
– Немного, – я устало откинулась на постель и закрыла глаза.
Стас нашёл маленькие подушечки, что украшали широкий подоконник, на котором я когда-то любила проводить редкие свободные от тренировок вечера, непременно в компании с книжкой, братик подоткнул их мне под колени, придирчиво поправляя.
– Сейчас принесу обезболивающее, потерпи немного, – сказал и направился к выходу.
– Спасибо, – прошептала уже скрывшейся в коридоре спине.
Я приняла лекарства, села, упираясь спиной в изголовье, укуталась в плед и, не удержавшись, спросила:
– Стас, что с Владом? Он ни разу мне не позвонил. И номер его не отвечает.
– Кнопка, не обижайся на него, – Стас осторожно присел рядом на мою кровать, почти касаясь своим плечом моего. – Он пока справляется как может.
– Ты его видел? – не унималась я.