Солнце и кровь. Сборник рассказов
Шрифт:
Лабарту отвернулся и лег на землю, закинув руки за голову, подставляя лицо солнечным лучам. Он знал, что не ошибся.
Как он мог ошибиться, если его разбудила молитва, торопливые, сбивчивые слова, звенящие в полуденном зное? Не было времени на раздумья – он знал, нельзя медлить, она должна быть с ним.
Шай. Красивое имя.
Угарит был хорошим городом, и он мог бы остаться там. Люди там не слишком рассудительны, но и не безумны, торговля процветает и неурожайные годы случаются так редко, что о них и не вспоминают. И не
Но и эта земля была плодородной, и в крови здесь не было недостатка. Нужно лишь найти свой путь, стать своим в этой стране, и тогда жить здесь, позабыв тревоги.
Я подожду, пока наступит ночь, Шай, подумал он и улыбнулся.
Она дрожала, закутавшись в шерстяное одеяло. Хотелось пить, но она не решалась встать. Ведь даже полкувшина молока не помогли – соленый привкус так и остался на языке, и по-прежнему в горле першило, словно она наглоталась пыльного ветра.
И летняя ночь казалась холодной.
Быть может, я больна? Шай крепче обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Нет, проклята…
Весь день она старалась не вспоминать. Домашние заботы отвлекали, но этого было мало. Она пыталась молиться. Но мысленно повторить привычные строки не получалось – слова спотыкались друг о друга, и их заслоняла солнечная тишина кипарисовой рощи, а потом возникал его голос, снова и снова. Можно было молиться вслух, но Шай боялась расспросов – раньше она никогда не молилась за работой.
И повсюду ей чудилась кровь. Румянец на щеках сестры, едва заметные жилки на запястьях и шее матери, свежий порез на руке отца… Кровь мерещилась ей в разбавленном вине и в красной чечевице. Она не могла есть. Вся пища казалась нечистой.
Но это я нечистая. Шай зажмурилась, боясь расплакаться. Нечистая, нечистая, и если кто-нибудь узнает об этом…
– Шай! – Шепот сестры, еле слышный, но настойчивый. Они спали рядом, в дальнем конце дома. – Шай, я знаю, ты не спишь.
– Что тебе? – Шай приподнялась на локте, чтобы взглянуть на сестру и замерла.
Ночь словно расступилась. По-прежнему было темно, но теперь темнота ничего не скрывала – Шай видела узор на покрывале, одежду, брошенную на крышку сундука, корзину неподалеку… Она видела сестру. Ее глаза блестели в темноте, а под кожей вспыхивали и гасли искры – словно отблеск огненного потока.
Кровь.
Во рту внезапно пересохло, и где-то внутри зазвенела боль.
– Что тебе, Дана? – прошептала Шай и не узнала собственного голоса.
– Ты из-за него не спишь? – Сестра перевернулась на бок, откинув покрывало. – Из-за Хадара?
Из-за Хадара? Шай прижалась к стене и отвернулась. За целый день я ни разу…
Как такое могло случиться, что сегодня она ни разу и не вспомнила о Хадаре? О Хадаре, подарившем ей серьги, которые она не смела носить и прятала в плетеной шкатулке. О Хадаре, игравшем ей на свирели. О Хадаре, из-за которого она плакала прошлой ночью…
– Все уже решено, – тихо ответила Шай. – Что толку не спать из-за него?
Если бы сестра спросила об этом вчера, то услышала бы в ответ те же слова. Но вчера Шай глотала бы слезы, а сегодня ее глаза были сухими. Она попыталась думать о Хадаре, но это было трудно – он словно стал частью полузабытого сна.
Хадар сватался к ней, но отец обещал ее другому и был непреклонен. Еще вчера ее сердце разрывалась, и она была готова молиться любым богам…
Не думай об этом, пожалуйста, не думай.
…а теперь в груди поселилась другая боль, и слезы и молитвы больше не могли помочь.
– Не плачь, Шай, – вновь зашептала сестра. – Хадар тебя любит. Он тебя украдет, ты убежишь с ним, а потом отец вас простит и…
– Не говори глупостей, – ответила Шай и вновь легла и накрылась с головой одеялом.
Дыхание сестры вскоре стало размеренным и ровным, но Шай не могла заснуть.
Я теперь нечистая. Было холодно, словно внезапно наступила зима. Шай вновь и вновь облизывала пересохшие губы. Если бы смогла очиститься, тогда я снова смогла бы любить… Ей хотелось плакать, но слез не было. Хотелось к огню, но кто разожжет очаг летней ночью?
– Шай.
Она резко села.
– Я жду тебя, Шай. Иди ко мне.
Голос был тихим, но ясным – и все же Дана даже не шевельнулась, и родители все также спали у дальней стены.
– Иди ко мне, Шай.
Шай прижала руки к груди, словно от этого голос мог умолкнуть. Но она уже знала, что в этом нет смысла, – лишь она одна слышала этот зов, как лишь избранные слышат голос Господа. Только это не был голос Господа.
Она знала, чей это голос, и не могла сопротивляться.
– Шай, я жду тебя.
Она оделась и направилась к выходу, все еще надеясь, что кто-нибудь проснется и остановит ее. Но шаги были бесшумны, и даже дверь не скрипнула, выпуская ее в ночь.
Лабарту ждал, глядя на звезды. В каждой стране они были иными, словно земля и воздух меняли их. Звезды над Евфратом были ясными и неумолимыми, и люди читали по ним будущее. На севере, возле холодного моря, звезды сияли, словно осколки льда. Здесь же звезды были лучистыми и близкими, – эта страна обещала много крови и долгую жизнь.