Солнце и кровь. Сборник рассказов

Медведникова Влада

Лабарту обернулся.

– Это святой человек? – спросил он.

– Да, – отозвалась Шай, уже не зная во сне она или наяву.

– Жди и смотри, – велел Лабарту.

Он повернулся к неподвижному Алону и рванул ворот его плаща. Затрещала ткань, в пыль упала медная застежка. Лабарту улыбнулся, взглянув на Шай, и впился в горло священника.

Шай хотела закричать, но не могла. Кровь вырвалась из тела Алона, и в воздухе пылал ее запах, пронзительный и свежий. Лабарту пил кровь человека, а у того в глазах не отражалось ни радости, ни

боли.

Несколько бесконечных мгновений, а потом Лабарту выпрямился и вытер рот ладонью.

– Это святой человек, и кровь его святая, – сказал он. – Пей.

Она помнила, что должна ослушаться, но не могла. Кровь звала, и Шай приникла губами к ране.

Первый глоток был обжигающим и страшным, а потом кровь потекла в нее, словно свет. Этот свет заглушил и уничтожил боль, рассеял тьму и смыл все нечистое. Тело стало легким, а мысли – ясными, и Шай поняла, что никогда прежде не была по-настоящему чистой и никогда прежде не была по-настоящему живой. Сила переполняла ее, и Шай выпрямилась и открыла глаза.

Алон рухнул на землю у ее ног, и сердце его больше не билось.

Шай стояла в лучах рассвета, и губы ее были красны от крови. Нужно было уходить, но Лабарту не торопил ее. Восторг от первой крови все еще владел ее сердцем, он видел это, чувствовал вместе с ней.

Они успеют уйти, и никто не заметит их. А про этого человека скажут, что дикие звери растерзали его или ночные демоны, пьющие кровь.

– Я раньше не жила, – сказала Шай и повернулась к Лабарту. – Кто я теперь?

– Экимму, – отозвался тот и взял ее за руку

Они стояли на перекрестке. Вся эта земля принадлежала им, земля, полная солнца и крови. Так какую же выбрать дорогу?

– Я слышал, что Хеврон – богатый город, – сказал Лабарту. – Мы пойдем туда.

Солнце звало в путь, и к полудню они были уже далеко.

ХИЩНИКИ

Хотел бы я знать, для кого пишу эти строки. Для себя, для своих обращенных, для друзей? Не для людей, это точно. Но рука сама тянется к перу и бумаге, и не все ли равно почему?

Я снова здесь, на берегу великой реки. Но где белые стены и корабли со всех концов земли? Все это осталось в прошлом, в глубине времен. Жаркий ветер пустыни, грязные улицы, запустение и нищета – вот какова теперь Александрия.

Здесь я впервые обрел собственные владения, охотничьи угодья. Теперь это принято называть "территорией". Раньше говорили "земля" или "город". Но смысл не изменился.

В ту пору я лишь недавно стал сам себе хозяином и пытался в одиночку выжить в городе, раздираемом враждой. Египтяне ненавидели греков, а греки – египтян, и потому власти поощряли евреев приезжать в Александрию, надеясь, что новая волна переселенцев погасит смуту. И вскоре вырос новый квартал – еврейский.

Тогда я и встретил хозяина Иудеи.

Я был никем – одинокий вампир, охотящийся, где придется. Людские распри меня не интересовали, а себе подобных я старался избегать.

Чужаков я почувствовал издалека и хотел уйти с дороги, но не сумел. Солнце пылало над головой, и лучи его проникали в самое сердце. Рыночная площадь гудела, шумела и двигалась. Я не был голоден, но все же голова кружилась от запаха крови людей и животных.

И потому я ошибся, не оценил расстояние, а потом эти трое появились передо мной, и уходить уже было поздно.

Девушка и двое мужчин рядом с ней. Один выглядел совсем юным, хотя сила его говорила, что это не так. "Ему тысяча лет", – так я подумал, а потом заглянул в глаза, темные, с искрой насмешки, и понял, что ошибся. Он был старше, гораздо старше.

Второму было не больше ста лет, тут я не мог ошибиться. Обратили его уже взрослым и, должно быть, прежде он был воином, – все говорило об этом: его осанка, оружие и взгляд. Он был гладко выбрит по греческой моде, но одет по-еврейски.

Девушка, на вид хрупкая и тонкая, смотрела спокойно, оценивала, и от этого взгляда мне стало не по себе. Свободная уже и сильная, хоть и слабее того, первого.

Мне ничего не оставалось, я подошел к ним и сказал:

– Я Амоннахт и живу в египетском квартале.

– Египтянин? – спросил тот, что выглядел обманчиво юным, и широко улыбнулся. Клыки на миг блеснули на солнце. – Я Лабарту, хозяин Иудеи.

Я слышал о нем. Говорили, что он может сковать чарами не только людей, но и пьющих кровь. Я знал, что надо быть осторожным.

– Это дети моего сердца, – продолжал Лабарту. – Шай и Шимон.

Да, я хотел говорить осторожно, но в ту пору слова у меня часто вылетали быстрее мыслей, а привычку насмешничать я не изжил до сих пор.

– Ты по именам их подбирал? – спросил я. – Чтобы хорошо звучали вместе?

Но Лабарту не рассердился. Он засмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Нет, не подбирал, судьба вела меня. – Говорил он легко, словно давно знал меня. – Думаю, мы поладим. Скажи, кто хозяин Александрии?

– Здесь нет хозяина, – ответил я. – Каждый охотится в своем квартале и старается не заходить к другим.

Лабарту нахмурился, переглянулся со своими обращенными, сказал им что-то на еврейском языке.

– Охотятся там, где живут? – спросил Шимон. В его взгляде мне почудилось презрение. Девушка, Шай, ничего не сказала, лишь удивленно подняла брови.

– Безумная страна Египет, – проговорил Лабарту и покачал головой.

– Такие порядки в этом городе, – согласился я. – Но, сказать по правде, я им не следую. Слишком опасно.

Мгновение он смотрел на меня, и я не мог прочесть его взгляд.

– Нам нужно проговорить, – сказал он наконец.

Лабарту привел меня в дом обычный для еврейского квартала – двухэтажный, с плоской крышей. Внутри было прохладно и чувствовалось, что хозяева еще не успели по-настоящему тут обосноваться. Дом казался пустым, и наши голоса отдавались гулким эхом.