Солнце мира богов. Том первый
Шрифт:
— Это в любом случае вкуснее супа, — я проглотила.
Виктор молча негодовал. Я потянулась за второй ложкой.
— Дрэнк, унеси… подальше, пока… господь, Элла, что за мерзкие принципы? — он не кричал, не шипел и говорил спокойно, но мне всё же хотелось ответить ему как-нибудь пообиднее, — Аграрх, отдай приказ приготовить для леди… — он ожидающе приподнял бровь, намекая на мой ответ.
— Что-нибудь из выпечки, — мерно закивала я.
— Запеченная глина? — усмехнулся мужчина.
Я надула губы.
— Глава рода в яблоках, — вырвалось у меня.
Виктор оценил:
— Ты столько не съешь, — милая улыбка.
Я
— Оставлю ещё на пару приёмов, — вышло любезно.
Лорд смотрел на меня с игривым превосходством. Я хотела есть и утянуть его в спальню. Секретарь не знал куда себя деть и просто стоял на месте с потерянным видом.
— Вы приобрели для меня ватманы, господин Дрэнк? — как всегда решила спасти всех я, — мне, к слову, потребуется холст для рисования, краски я найду в своих вещах, ровно как и кисти. Дорогой, как ты относишься к портретам? Так вышло, что все уважающие своих жен лорды вешают их изображения над столом собственного кабинета, — я решила подсесть к нему ближе — буквально вплотную, — знал бы ты насколько тебе повезло, потому что я буду писать себя сама! Никаких лишних трат и исключительный с точки зрения искусства портрет беспрецедентно поразительной меня! — я важно покивала.
Мужчина проникся.
— Я восхищён, — сдерживал улыбку он, — стоит отметить, что сам экземпляр «беспрецедентно поразительной» достался мне бесплатно. Божий промысел — не иначе.
Я уловила в его словах иронию.
И почувствовала насколько быстро сползает с моей души то самое безграничное упоение, которое обосновалось там ранее. В моей голове всегда роилось множество мыслей. Так уж повелось, что они не всегда были смешливыми и радостными, а потому… каждая висталка была брошенной или отпустившей дом сама. Все мы были потерянными девочками, заблудившимися и делающими вид, что всё вокруг вертится вокруг нас. Но всё было как всегда прозаичнее: все мы таили в сердцах единственную мечту, никогда и ни при каких обстоятельствах не сбывающуюся. Ни в единой хвостатой жизни.
Я мечтала обрести не общий, разделённый на всех кусочек земли, а свой. Я желала прожить обычную жизнь любой девушки Танатоса. Иметь одного, пусть ревнивого и иногда злящегося мужа, рядом с которым я буду думать о том, как мне с ним тяжело, а в разлуке вспоминать о том, что ничто никогда мне не заменит его улыбки. Пусть кривой или похабной. Пусть неказистой и совершеннейше дурацкой. Однако родной и единственной.
Без планов по спасению чьих-либо жизней, без суматохи и поиска идеального отца для своей дочери. А ещё рядом со своими детьми. Целых шестнадцать лет! А после семейные вечера, встречи и внуки. Я до своих не то что не доживу — я, скорее всего, даже не узнаю их при встрече.
— Элли, улыбающаяся, мне поторопить приготовление еды для тебя? — вовлёк меня в реальность Виктор.
Я не стала сменять выражение радости на лице, но совершенно не смогла уследить за языком:
— Я бы хотела прожить эту жизнь с тобой.
Мужчина моего настоящего настроя не заметил.
— Тебе стоило прийти к этому выводу в момент нанесения мной брачной метки, — он хмыкнул, — если не раньше на день, — с намёком, — но я всё же вознесу тебе похвалу за прилежание относительно нашего брака, усердие в рассуждениях и замечательные выводы.
М-да. Благородный Виктор Кери со всем своим перфекционизмом мастерски владел сарказмом. А ещё — совершенно занимательным характером, определённо дающим понять по какой такой причине Андентерра вцепилась в него руками и ногами. А ещё, кажется, зубами. Может даже вставными.
— К-хм… прошу прощения, милорд, — в дверном проёме застыла девушка с блюдом, — обед для л-леди готов.
Я едва ли не подпрыгнула на месте, а после додумалась махнуть ей на измазанный глиной столик. В едва заметной щелке между дверью и косяком в этот момент застыли несколько глаз. Ровным рядком сверху вниз, каждый из них наблюдал за мной, уже схватившей первый пирожок.
— Мм-м… такое внимание, — прокомментировала происходящее я.
Служанка низко наклонила голову, но осталась стоять с улыбкой и светящимися глазками.
— Простите, леди Ариэлла, — пролепетала она, — у нас повар очень любит что-то печь, и… до этого м-милорд ничего не разрешал такого… а вы…
— Заканчивайте, — прервал её Виктор, — ты — на кухню, а ты — есть.
Я хрюкнула. И спародировала его:
— Ты, — на секретаря, — иди готовь мне холст, а ты, — на мужа, — иди я тебе пирожочек свой дам.
Присутствующие начали разбредаться по указанным местам, а мы с лордом продолжили смотреть друг другу в глаза. Я даже от смущения есть перестала. А когда закрылась дверь за последним, кто мог подслушать:
— Этот пирожочек, тоже можешь укусить.
Мужчина закатил глаза.
Я постучала в дверь его комнаты. Ответа дожидаться не стала — вошла в тёмную спальню, закрыла за собой дверь и на ощупь нашла кровать. Виктору не повезло, потому как я нащупала именно сторону со спящим им и попыталась аккуратно перебраться прямиком через него.
— Элли, — недовольно выдохнул он.
Я потушила его негатив поцелуем, забралась под одеяло и прижалась ледяными ногами к его тёплым. От вздрагивания он не удержался.
— В моей комнате холодно, — здесь главное подкрепить действия пояснениями, — я замерзла.
А дальше: наглое подлезание под его руку головой, утыкание в ребрастый бок носом и совсем уж отвлекающий маневр — положить его руку на мой живот и пробормотать:
— К тому же, мы хотели к папе.
Мама просто невообразимо к папе хотела. У неё буквально зудело ещё с обеда.
Вечер, к слову, тоже удался: Терра хмуро на меня смотрела, а после, когда мы остались наедине, вспомнила, что я в край подлая особа, потому что каким-то мистическим образом выкрала у нашего мужа принципиальность и возомнила себя той, кто обедает не в столовой. Вертихвостка. Эрик всё время подмигивал мне глазом, делая совершеннейше кристальные для всех намёки про «Когда ты отведешь меня в бордель?». Виктор погрозил нам двоим кулаком. Мы не поддались. Томлирих пару раз закатил глаза на весь происходящий бедлам, сообщил всем громко и чётко (как папа всегда), что я внесла в их дом раздрай. А после слушал от меня крайне неприятную правду, поданную в обычной шутливой форме: Терра пятьдесят лет сидела в голове его отца, лишая жизни бедных ни в чём не повинных девушек, Виктор фактически заморил всех голодом и апатией, потому как никуда нельзя выходить для развлечений, а Эрик до сих пор не повзрослел. С самим Томом все было сложнее — на нём держалось столько обязанностей, что это осознала со своим неподготовленным взглядом даже я. Все противились. Я предложила ему дать себе отдохнуть завтра. Виктор согласился. Его старший сын был в ужасе.