Солнце Моей Жизни
Шрифт:
Если бы я мог хотя бы ещё раз увидеть её… Прикоснуться к ней. Пусть в её глазах будет ненависть, пусть она накричит на меня, ударит. Всё что угодно, лишь бы стереть из памяти это её безжизненное выражение, открытый рот, мертвенно бледное лицо с закрытыми глазами.
Нет. Нет. Нет! Я должен её отпустить. Я просто больной урод, который увидел прекрасную розу в саду и, не раздумывая, сорвал её. Выдрал с корнем. У неё были шипы, но я, не замечая боли, продолжал сжимать её в руках. Не выдержал её красоты и стал обрывать нежные лепестки. Один за другим, пока их не осталось вовсе. Но и этого оказалось недостаточно.
Отвращение к себе стало просто нестерпимым. Его даже не заглушал весь выпитый алкоголь. Ничего на свете не могло бы перебить зловонный смрад, исходящий от моей души. Я казался себе настолько отвратительным, что еле сдерживался от того, чтобы не выплеснуть наружу выпитое. Меня мутило от ненависти к себе и к вселенной, за то, что она породила такого монстра.
Внезапно меня захлестнула мощная волна бунтарского сопротивления. Я не мог понять, почему именно мне выпало играть роль дьявола. Больше не хотел этого! Не хотел, но почему-то продолжал. Отчаянно искал возможность всё исправить, но вместо этого сделал то, что обычно делал, когда чувствовал, что меня загнали в угол. Я снова выпустил наружу его. Безразличного, жестокого, циничного демона. Только он мог хотя бы ненадолго унять мою боль. Только он мог удержать меня от желания пойти и сделать мир чуть лучше, покончив наконец со своими страданиями раз и навсегда.
Я достал телефон и набрал сообщение. К сожалению, как бы я этого не хотел, не мог её отпустить. Был готов на всё. На все муки ада. Пусть она ненавидит меня, пусть презирает. Но она будет со мной. Пока я жив, она будет со мной.
Таковы были мои последние пьяные мысли, перед тем, как я отправил ей сообщение и погрузился в забытье.
Меня разбудило чьё-то настойчивое похлопывание по лицу. Приоткрыл глаза и увидел перед собой лицо бездомного. Он хлопал меня по лицу и что-то говорил.
— Сигареткой угостишь? — немного заискивающе спрашивал меня одетый в не по сезону тёплое пальто пожилой мужчина. Он сидел рядом со мной на асфальте, прислонившись спиной к кирпичной стене здания.
Видимо, вчера я настолько напился, что бармену пришлось вытащить меня на улицу и оставить возле двери бара. Мой чёрный костюм от Прада смотрелся гротескно рядом с дырявыми джинсами этого бедолаги. Я достал пачку сигарет, взял одну для себя, а остальное отдал мужчине. Мы молча закурили. Было приятно ради разнообразия быть в обществе человека, который сам не пытается произвести впечатление, и тебя не заставляет изображать из себя того, кем ты не являешься. Моя голова раскалывалась. Борясь с приступами рвоты, я попытался восстановить в памяти события вчерашнего вечера.
Я хорошо помнил то, что произошло на презентации. Наверное, в мире нет столько алкоголя и наркотиков, чтобы заставить меня забыть этот вечер. Однако, с того момента, как я пришёл в бар, я уже ничего не помнил. Интересно, который сейчас час?
Я полез в карман и нащупал телефон. Странно, что его не украли. Да и бумажник при мне. Сейчас три часа дня. Щурясь я посмотрел в сторону улицы, по которой, как ни в чём не бывало, сновали люди. Я не могу представить подобного равнодушного отношения прохожих в России. Чтобы соотечественники оставили без внимания мужчину в дорогом костюме, лежащего в подворотне? Не думаю. У нас даже бездомным вызывают
Мужик рядом со мной зашевелился.
— Что, плохой день выдался? — поинтересовался он хриплым голосом.
— Типа того. — ответил я, а сам подумал, что у меня выдался не только плохой день, а плохая жизнь.
— Почему ты не забрал мой бумажник? — подумав, спросил я. И правда, почему?
— Ты и без того казался несчастным. — прохрипел мой знакомый. — Если бы я хотел быть преступником, то сидел бы сейчас не тут с тобой, а в пентхаусе одного из этих небоскрёбов. — он показал пальцем на шикарное здание через дорогу.
Я кивнул, и мы молча продолжили курить. Через некоторое время я встал и достал бумажник. Выудил оттуда стодолларовую купюру и протянул мужчине. Он улыбнулся и взял деньги.
— Вот видишь, не обязательно делать что-то плохое, чтобы получить что-то хорошее. — сказал он мне.
Я снова кивнул, развернулся и пошёл по направлению к своей съёмной квартире.
Через час я уже принял душ и переоделся. Достал телефон и повертел его в руках. Смутное воспоминание возникло в голове. Вчера я написал ей. Я открыл сообщение и прочёл:
«Надеюсь, ты собираешь вещи. Билеты в Москву куплены на понедельник на восемь вечера. Ты сядешь на этот чёртов самолёт, даже если мне придётся тащить тебя за волосы через весь Манхеттен. Не заставляй меня разыгрывать карту твоего преступного прошлого. Ты — моя. Навсегда. Я найду тебя, куда бы ты не спряталась, поэтому даже не пытайся. Просто смирись с моей победой. Чем быстрее ты примешь это, тем лучше.»
Твою мать! Сразу полез в электронную почту и увидел письмо с квитанцией о покупке билетов. Какого хрена я это сделал? Думал же совсем о другом!
Мне нужно с ней поговорить. Пусть это будет наш последний разговор, но он нам нужен.
Встал и начал ходить взад-вперёд по комнате. Уверен, она не захочет меня видеть. Она меня ненавидит и боится. Не могу её в этом винить. Стоит людям познакомиться с этой неприглядной стороной моей личности, как они бегут без оглядки. Я должен был давно смириться с тем, что никто и никогда не сможет меня полюбить. Я проклят и приговорён провести жизнь в одиночестве. Мне нужно поскорее взять себя в руки и принять положение вещей. Чудовище остаётся чудовищем, неважно сколько раз его поцелует красавица. Принца на белом коне из меня точно не сделаешь.
Я продолжал размышлять о том, что должен сказать Кире. Мной внезапно овладела трусливая нерешительность. Я никогда не любил разговоры по телефону. А тем более такие важные. Такому человеку, как я, не склонному к эмпатии, достаточно трудно определить состояние собеседника, не глядя в его лицо. Наш разговор должен состояться лично. Но что я ей скажу? Как буду смотреть в её глаза?
Я всё медлил и медлил. Чтобы хоть как-то успокоиться я решил уединиться в кабинете. Мой новый роман был почти окончен. Никак не мог написать последние главы. Как и всегда, конец вышел непредсказуемый. Никакого «жили долго и счастливо», как, впрочем, и бывает в жизни. Я так надеялся, что в этот раз драма и реализм уйдут из моего повествования. Но, видимо, мои горькие книги никогда не смогут порадовать наивного читателя.