Солнце на стене
Шрифт:
— Завтра сев, — сказал я.
Ребята повеселели. Им до чертиков надоело возиться с суперфосфатом. Зерно — другое дело. Зерно не лезет в нос, не щиплет глаза.
— Сергей Сергеевич сказал, на днях будем картошку сажать, — сообщил Малыш, затягиваясь до слез папиросой, которая торчала у него изо рта как белая камышина.
— Сергей Сергеевич… А кто это? — равнодушно спросил я, глядя на поле.
— Наш доцент, — сказал Крепыш.
— Что-то не видно его здесь… Наверное, все больше с девчонками?
— Они сами за ним бегают, — сказал Малыш.
— Он
— Дорогой мой, — снисходительно заметил Долговязый, — теперь девушки умные пошли… Какой прок им крутить любовь с нами? В ресторан не пригласишь: у бедного студента грош в кармане — вошь на аркане. А доцент — кандидат наук, у него одна зарплата триста рублей. Вот и липнут наши девочки к разным солидным дядям.
— Ты имеешь в виду свою Нельку? — спросил Крепыш.
— С Нелькой у нас все покончено, — сказал Долговязый.
— Она выходит замуж за директора мясокомбината, — пояснил мне Малыш.
— За колбасника, — презрительно сказал Долговязый.
— А Оля Мороз… Что у нее с доцентом? — спросил я.
— Все они одинаковые, — сказал Долговязый.
— Сравнил Олю и Нельку! — сказал Крепыш. — Твоя Нелька…
— Она не моя — запомни! — повысил голос Долговязый.
— И давно Оля с доцентом? — спросил я.
— Если хочешь знать, я сам порвал с Нелькой, — завелся Долговязый. — Еще до того, как она познакомилась с колбасником…
— Оля с доцентом! — усмехнулся Крепыш. — Оля ни с кем.
— Он за ней целый год потихоньку ухлестывал, — пояснил Малыш.
— Ты лучше помалкивай, теленок, — оборвал Крепыш.
— А что, неправда? — спросил Малыш.
— Кстати, Нелька приходила ко мне, — сказал Долговязый. — Если бы я захотел, она бросила бы этого колбасника.
— Я видел его — симпатичный парень, — сказал Малыш. — Год назад закончил финансово-экономический.
Мне надоело слушать их перепалку, я придавил каблуком окурок и полез в кабину.
В деревне, посредине дороги, стоял курчавый мальчишка лет шести и целился в меня из рогатки. Я остановился и крикнул:
— Ну-ну, не балуй!
Мальчишка рукавом вытер нос и, не опуская рогатку, спросил:
— Прокатишь?
— Как звать-то?
— Прокатишь, говорю? — спросил мальчишка и снова прицелился.
— Сдаюсь, — сказал я и распахнул дверцу.
Мальчишка был в ситцевой рубахе и разодранных на коленях штанах. Он подошел поближе, босой ногой постучал по скату, потом, сложив ладонь дощечкой, протянул.
— Я понарошке, — сказал он. — Не стал бы в тебя пулять, что я, дурак? Меня и так все катают…
Мальчишку звали Гришей. Как только машина тронулась, он с ходу стал выкладывать все новости: вчера лисица утащила у соседки с гнезда наседку, бригадир Сидоров поругался с женой и ушел спать в хлев. Овцы ему все лицо облизали. Вьетнамцы сбили пять американских самолетов. И скоро у Гриши будет младший брат — утром мамку в больницу увезли.
Навстречу нам попались доярки. Среди них я увидел Настю. Покачиваясь, она несла обвязанный платком подойник на сгибе локтя.
— Хорошая девка Настя? —
— Девка как девка, — ответил Гриша. — А ты на нее не заглядывайся, не то Длинный холку намылит.
— Я тоже длинный, — сказал я.
— Он длиннее… Как даст, так с копыт долой.
— Серьезный у вас народ, — сказал я.
— В прошлом году к тете Мане сын приезжал из города, так Настя ему за что-то всю харю расцарапала.
— Ай да Настя!
— Она и тебе может.
— Мне-то за что?
— Мало ли за что, — сказал Гриша.
Сделав еще несколько рейсов с веселым парнишкой Гришей, я захватил с поля студенток, и мы вернулись в Крякушино. Гриша что-то рассказывал про глухую старуху, которая умеет заговорами бородавки выводить, но я не слушал. Там, в кузове, Оля… Сегодня приглашу ее погулять. Хорошо бы лодку раздобыть и поплавать по озеру.
Я поставил машину возле правления. На бревнах, умытые, в чистых рубахах, сидели наши ребята. Шуруп в центре. В руках гитара. При виде студенток глаза у парней заиграли. Биндо, принаряженный, причесанный, рядом Зайцев. Ишь как спелись!
Девушки отправились по своим квартирам. Им нужно умыться и тоже переодеться.
Насти дома не было. Тетя Варя пожаловалась, что она днюет и ночует на ферме. Там еще две коровы не отелились, ждут со дня на день. Вот она и живет там. Прибежит домой, на ходу перекусит — и опять на ферму. И ничего девке не делается — все такая же румяная с лица. Вот что значит молодость! Я сказал тете Варе, что уж ей-то грех на старость жаловаться. Сама еще хоть куда. Тетя Варя засмущалась, махнула рукой: «Куда уж нам… Пора на печку, уже песок сыплется…» Но по лицу было видно, что мой грубоватый комплимент пришелся ей по душе.
Я поужинал и вышел на улицу. Тетя Варя сказала, что Сашка схватил гитару и убежал в клуб. И даже ужинать не стал.
Вечер по-летнему теплый. Над головой жужжат майские жуки. Того и гляди, какой-нибудь ошалевший жук залепит в лоб. Навстречу попалась молодая женщина с двумя корзинами на коромысле. Белье на речке полоскала. Мимо со смехом прошли девушки. Держат путь к клубу. Там уже пиликает гармошка. Не усидит нынче Настя на ферме, прибежит поплясать.
А вот и дом древней старухи, где живут студентки. Плетень провис, скамейка покосилась. Высокая береза заслонила полдома. Майские жуки с лету шлепаются в листья и падают на землю. Немного повозившись в песке, распахивают жесткие красноватые крылья и снова взлетают вертикально вверх, как вертолеты.
На стеклах красный отблеск заката. Я слышу за окном девичьи голоса. Подождать, пока выйдут, или постучаться? Скрипнула дверь, послышался стук каблуков. Мне захотелось спрятаться за березу. Из сеней вышли три девушки. Оли среди них не было. Нонна, увидев меня, сказала:
— Я вас догоню, девочки!
Студентки с любопытством посмотрели на меня, переглянулись и, без всякого повода рассмеявшись — есть такая привычка у девчонок, — вышли на тропинку.
Нонна присела рядом.
— Ее ждешь? — спросила она.