Солнце поднимается на востоке(Документальная повесть)

Осипов Валерий Дмитриевич

— Я уже нашла и рацию, и снаряжение, — сказала Мария. — Закопала их тут, неподалеку. А ты что хромаешь?

— Ты молодец, Маша, — нахмурилась Тамара, — а мне не повезло: вывихнула ногу при приземлении.

— Ну-ка, давай посмотрим.

Тамара разулась. Мария разорвала носовой платок и крепко перевязала ей ступню.

— Теперь легче?

— Легче, — улыбнулась Тамара.

Они развернули карту.

— Мы находимся вот здесь, — ткнула Маруся пальцем в зеленый язычок, обозначающий на карте лес. — Самая близкая

к нам деревня — Кировка.

Тамара несколько минут разглядывала карту, потом решила:

— Ночь проведем в лесу, а утром выйдем на дорогу и пойдем в деревню. Что о себе говорить, помнишь? Ну-ка, расскажи!

Мария рассказала.

— Хорошо. Только не торопись, говори естественнее. Теперь так: карта нам больше не нужна. Разорви ее и закопай. Оружие тоже на первых порах не потребуется, мы теперь беженцы, погорельцы, и гранаты, а тем более пистолеты, нам вроде ни к чему. Возьми мое оружие и закопай его вместе со своим там же, где спрятана рация.

Маруся вернулась, когда уже совсем стемнело. Девушки наломали сучьев, набросали их под большую березу и легли отдыхать. Хотелось есть, но костер разжигать было опасно. Всухомятку пожевали сухари, съели несколько долек шоколада.

— Ты не спишь, Тома? — спросила Мария минут через двадцать, когда, договорившись о завтрашнем дне, они решили попытаться уснуть.

— Сплю, — улыбнулась Тамара. — А что?

— Мне что-то страшно вдруг стало. Лес ведь кругом. Тут, наверное, зверей полно.

— Всех зверей война распугала, — ответила Тамара. — А немцев нам бояться нечего. Мы теперь с тобой, Машутка, обыкновенные беженцы.

Помолчав немного, Тамара спросила:

— Сегодня какое число?

— Двадцать седьмое июля.

— Лето на изломе, — вздохнула Тамара. — Журавли скоро на юг полетят. Осень. Слышишь, как листом падучим пахнет?

— А мне все-таки страшно, — сказала Мария вместо ответа. — Я иногда думаю: и чего я согласилась на такую опасную жизнь? Сидела бы у себя в госпитале. Тоже ведь нужная работа, и так переживать не надо.

— Везде сейчас опасно — что на фронте, что за фронтом.

— Нет, ты не говори, Тамара, в тылу все-таки лучше, спокойнее.

— Покоя сейчас, Маша, искать нельзя, — ответила Тамара. — Половина страны кровью залита. Сейчас нужно все, все силы отдавать для победы…

— А я разве говорю, что не нужно отдавать? — сказала Мария. — Сама отдаю… Дело не в этом. Понимаешь, Томка, бабий век не долог, а жизнь-то проходит. А она одна, жизнь-то…

— Да, она одна, жизнь, — медленно проговорила Тамара после недолгого молчания.

Потом, повернувшись на другой бок, добавила:

— Ладно, спи, завтра вставать рано.

IV

Получив первые сведения о детстве и юности Тамары, полковник Голинчук продолжал по крупицам собирать биографию разведчицы. Сотни пожелтевших от времени документов прочитал Григорий

Терентьевич, прежде чем снова напал на след Тамары. Курские товарищи сообщали, что им удалось выяснить район приземления «Розы» и «Цыганки»: урочище Лобовое близ деревни Кировка Тимского района Курской области.

И еще узнал Григорий Терентьевич о том, что в первые дни после выброски Тамара и Мария долго не могли поселиться ни в одной из ближайших деревень и вынуждены были переходить из одного населенного пункта в другой. В таких условиях невозможно было наладить радиосвязь и приступить к выполнению задания.

А задание было очень ответственное. Разведотдел Брянского фронта с нетерпением ждал сведений от разведчиц.

«…В дополнение к нашему предыдущему письму сообщаем о том, что удалось установить, у кого остановились и жили в первую неделю после выброски Тамара и Мария», — сообщали из Курска полковнику Голинчуку в новом письме.

Оказалось, девушек приютила колхозница деревни Кировки Мария Осиповна Яковлева.

* * *

Мария Осиповна проснулась рано и несколько минут лежала, прислушиваясь к одинокому пению соседского петуха. Вот те и жизнь — один петух на всю деревню остался! Раньше, бывало, хором пели, на разные голоса, а теперь один голосит, как по покойнику. Война, будь она неладна, всю птицу перевела.

Мария Осиповна слезла с печки, подошла к кровати, где, тесно прижавшись друг к другу, спали девочки, подоткнула под ноги младшим рваное лоскутное одеяло и, накинув старую, истертую телогрейку, вышла во двор.

Ночь она спала тревожно. Хата стояла на краю деревни, у самой дороги. Мимо то и дело сновали мотоциклисты, автомашины, проходили танки. Стекла на окнах были покрыты густым слоем дорожной пыли. Мария Осиповна хотела было протереть их, а потом махнула рукой: до чистоты ли теперь…

Взяв ведро и лопату, она пошла в огород копать картошку. Скоро дети встанут, кормить их надо. А чем кормить, когда нынешний год не пахано, не сеяно. Корову немцы свели, птицу перебили. А с огородишка разве проживешь, когда сам-пятый, да мужика в доме нет, мыкается где-то по фронтам.

Мария Осиповна, присев на корточки, дергала тощую ботву, бережно выбирала из комьев земли мелкую картошку. По нынешним временам и этому будешь рад. Два года назад такую картошку и свинье не стали бы сыпать. А теперь…

— Бабушка! Нельзя ли у вас остановиться?

Мария Осиповна вздрогнула и выронила от неожиданности лопату. Перед ней стояли две девушки в городских пальто, с вязаными авоськами в руках.

— Бабушка, вы не бойтесь, мы свои, русские. У вас переночевать можно?

Мария Осиповна с удивлением разглядывала незнакомок. Откуда они взялись здесь, в огороде? И называют бабушкой, когда ей от роду всего сорок пять годов. Видно, постарела, Марья, обтрепала тебя жизнь!