Солнце в кармане
Шрифт:
Ваня пожал обе руки старому другу и тот вышел из кабинета, со слезами в глазах. Тут по Телекому раздался голос секретарши, он сообщила, что на проводе ЮАР и Россия — Ваня попросил соединить его с Южной Африкой.
— Привет, старый Воин! Не хочется говорить с тобой по телефону, потому что говорить надо много. На твоё имя забронирован и проплачен билет на авиарейс Йоханнесбург — Берлин, через два дня. Не отговаривайся, сворачивай дела и посети Европу, хотя бы на пару дней. Давай, старик, жду.
— Россия на связи.
— Давай… Сергунёк! Не буду растекаться словами, я пересылаю тебе по факсу список и координаты людей. Сообщи им, что я приглашаю их в Германию. Пусть скажут: кому нужны официальные приглашения и визы. Ты так же им посодействуй, купи билеты конечно, — ну, во всяком случае, предложи. А то я тебя, "экономиста", знаю…
— Герр Бергер с вами пытается связаться Китай, но постоянно срывается.
— И это бесполезно, постарайтесь сообщить им…. Ну, как то сообщить, что бы позвонили вечером, тогда будет проще. Я буду ждать. А пока я буду на складе посылок.
Сказал Ваня секретарше и жестом позвал Фридриха за собой. Но тут Корбер сам придержал Ваню.
— Господин Руководитель. Если они позвонят вечером, это опять будет наше утро. Скажите просто, что б позвонили через десять часов.
Ваня сходу обернулся и сказал секретарше:
— Скажите просто, что б позвонили через десять часов.
А сделав несколько шагов по ступенькам, обернулся к Фридриху и, беспомощно разводя руками, улыбнулся:
— Вот я и говорю, что вы должны быть рядом.
Пока они спускались во двор, пока пересекали его, Ваня увлеченно делился сокровенным:
— … Весь ХХ век немцев пиздили, выбивали немецкую дурь. Дурь Исключительности. В итоге, кажется, вместе с дурью выбили и много других качеств, не всегда сугубо отрицательных.
Вытравили Самоуважение, до исключительности: из, — для всех остальных непреложных, — правил существования. Задавленно до уровня футбольной гордыньки. Если собрать рекламу немецких продуктов за рубежами Германии и пустить их друг за другом одной лентой, то меня, русского, начинает тошнить и полнить Злоба на весь мир… А каково немцам, — хотелось бы знать?
Неужели они лишь подхихикивают над этим образом себя? Образом отупевшего, бездумного самодовольного бюргера опившегося пива, обожравшегося сосисок, в подтяжках, коротких штанишках, гольфах и флажком Германии в руке?
Таким, и только таким мир хочет видеть немца.
Франция, чьи войска в июле 40-го года просто отказались сопротивляться, и то имеет более боевитый образ в мире. Но там был Де Голль — это его удачный проект, и он гений — французы должны молится на него. Ведь в нашем мире: как оно видимо, как оно кажется, так оно и есть. Великая Франция? Что, — видно, да? Да, великая. Но и Италия, и Испания, уж кому бы молчать, или, — как делали раньше: переводить тему на другое, — какие мы делаем машины! А Яхты, видели? А как мы поем! А сейчас тоже распушились, — на войну они ходют, петухи.
И что бы почувствовать себя человеком немцы бегут в Канаду, бегут в Южную Африку, не боясь черного равноправия. Бегут в Латинскую Америку, наконец, не боясь местных Мачо и Наркодельцов. Остаются кто — турки, черные жмурки, да наши. Наши приехали сюда надолго.
Наших в России…. не знаю как в послевоенные годы, наверное поначалу ненавидели- просто одних контуженных на это хватало, и на разные гадости. Но уже с 60-х немцев выдвигали на ответственные дела, порой просто за одну Немецкую фамилию! Да, тяжко некоторым приходилось! А ты выдюжи, и за тебя потом глотку люди порвут любому. За тобой будет негласное, но всесильное — Мнение, которое не только сверху, оно и снизу, с боку, оно со всех сторон, оно пропитывает общество как спирт — насквозь.
И не надо русский, — не политкорректный с национальностями, юмор приравнивать к европейскому планомерному методичному злопамятливому Унижению. Унижению — с большой буквы и по всем статьям- это европейцы так привыкли бороться со страхом. Глупость, чисто европейская, даже еврейская по сути! Сильного надо уничтожать, а не гнобить, — выращивая своим детям большие проблемы.
Ваня зашелся, Ваня развивал тему. И напрочь забыл, что он то и есть: самый что ни на есть немец. С обоих — с маминой, и папиной сторон.
— … Ухали они от голода и вечной разрухи. Разгребай, разгибай её, проклятую, а придет какой мудак и враз все опять порушит, загадит, а ты — все сызнова. Заебало их. Ну, нет в немцах — даже в наших — русского долготерпения и слезливого всепрощения!
Я, говорю тебе: они быстро раскусят европейские правила, увидят модель унижения, и не побегут дальше. Нет! Наши немцы — пуганные и ломанные, но не сломанные — они скоро будут устанавливать свою власть. Конкретно, подкорректируют политику Германии, а следовательно и Евросоюза. Это европейских тюхтяев можно пугать Русской угрозой. Наши немцы знают за "угрозу", они знают, что русские не хотят войны. Хотя любят подраться, особенно с пьяну, и особенно со своими. А больше всякой войны русские не хотят еще раз воевать с немцами.
А сколько Германофилов развелось в России! Особенно во власти это модно. Тут еще метаморфоза с Американской мечтой случилась! И вот немцы возвращаются в русское сознание, но новое, более обширное, свое место. Даже более — потеснив Францию и Италию в их традиционных нишах Русской положительной комплиментарности. С завистью к немецкому порядку и методичности. С любовью к немецким инженерам и музыкантам… Правда те певцы поют больше на английском… А зря, — русские уже готовы воспринимать немецкий и не вздрагивать, отмахиваясь от померещившихся овчарок и расстрельной эсесовской команды.
Фридрих слушал Ваню с оторопью: он уже не понимал — с кем он разговаривает. Образ Вани плыл и менялся прямо перед глазами.
Они находились уже в подвальном помещении, среди стеллажей и столов. Ваня подошел к одному из них и принялся копошиться в двух стоящих отдельно коробках.
— ….Мне жаль этого говорить, но вам Фридрих придется уехать. Гюнтер звонил и обещал заехать за вами. С вашим делом улажено, насколько можно, но все равно придется давать показания, — но это ваш святой долг, — не прятаться от общих врагов. А я жду бригаду различных следователей — будут меня допрашивать, допрашивать моих сотрудников, в общем — дела.