Солнце в рукаве
Шрифт:
И только один Борис сказал запросто: а переезжай ко мне, я помогу. Ты просто живи, а я все устрою, сделаю все за тебя.
Подумав несколько часов, Надя решила: да гори все огнем, это же шанс – не то чтобы на счастливую жизнь, но хотя бы не сойти с ума. Она быстренько сложила в старый чемодан немного одежды, упаковала «родовую сумку», разобрала и аккуратно перемотала скотчем швейную машинку, – работать она собиралась до последнего дня беременности. Маленький ноутбук, зубная щетка, балетная пачка из свежей партии – подарок Светлане, которая вынуждена будет потесниться ради незнакомой женщины, оказавшейся в беде.
Светлана –
– Ты волнуешься так, будто я тебя знакомлю с родителями, – подтрунивал Борис, когда они подъезжали к Загорянке.
Надя была знакома с Борисом чуть меньше года, но впервые оказалась в его авто. Здесь пахло ароматическими сандаловыми палочками и тихо играл рок. Она концентрировалась на чем угодно – слишком густом и душном запахе, музыке, которая была ей в целом чужда, пыльных деревьях за окном – только бы не думать о самом главном.
Светлана встретила их у калитки. Она была именно такой, какой описал ее Борис. И разумеется, оказалась совсем не похожей на обрывки образа, нарисованного Марианной. Довольно высокая, плотная, светловолосая, сильно загоревшая, расслабленная. Красивая или нет – даже не поймешь. В любом случае она была из тех людей, в которых красота если и присутствует, то уж точно не солирует. Неважно, есть она вообще или нет, когда умеешь так красноречиво смеяться взглядом.
На ней был выцветший сарафан в пол и мужская рубашка, узлом повязанная на животе. Широкие босые ступни все в пыли. Казалось, ей было наплевать на то, какое впечатление она производит. Впрочем, улыбка была открытой и приветливой, будто Света и правда обрадовалась незнакомой беременной женщине.
Приветственный поцелуй, едва уловимый запах земляники и жасмина.
– Проходите на террасу, я сделала вам гаспаччо и лимонный торт… Только не думай, что у меня так всегда, я обычно ленивая… Давай с сумкой помогу.
Надя даже попятилась от такой энергичности.
Светлана легко подхватила чемодан – одной рукой. Она была как ветер – легкая и не раздражающая в своей суетливости. Надя всегда считала, что в ДНК Марианны есть гены ветра, но куда той было до Светы. Марианна – как разыгравшаяся кошка, Света – как дискотечный неоновый луч. Движения ломкие, быстрые и точные, смех – сочный, голос – громкий.
Дача была небольшой – старый дощатый домик с недавно пристроенной летней террасой. Зато на огороженной нарядным забором территории росли пышнолапые сосны и был вырыт темноводный искусственный пруд. Здесь было безмятежно, как в детстве. И так же, как в детстве, жужжали жирные комары, пахло яблоками и теплым тестом, а вдали кричали дети.
Для Нади заранее подготовили комнату – и это было приятно. Она понимала, что едва ли хозяйке дома в радость такая неожиданная обуза, но видела – Света выстирала простую льняную штору, до блеска натерла зеркала. Комната была небольшой, пустой и светлой. Надя развесила платья в шкаф, поставила на полки книги, а на стол – любимую ароматическую свечу, собственную черно-белую фотографию в латунной рамке (на фото – Надя молоденькая, безмятежная и трогательно роковая),
Сквозь всегда полуоткрытое окно Надя видела кусочек выцветшего неба.
Марианна, узнавшая о том, что ее обманули, – это ураган и цунами, священная разрушительная сила, рвущая в клочья все, что встречается на пути. Стирающая с земной плоти города, поворачивающая реки, ставящая океаны на дыбы. Надя десять раз пожалела о том, что была честна. С другой стороны, у нее не было выхода – с Марианной они были слишком близки, чтобы и дальше скрывать правду. Рано или поздно она бы и так поняла, где находится Надя, и отсрочка добавила бы во вкус предательства дополнительную горчинку.
Сначала Марианна не поверила. Зелеными своими глазищами, широко распахнувшимися от изумления, смотрела на ту, кого много лет считала лучшей подругой, – смотрела с недоверчивым недоумением.
А Надя, потупившись, рассказывала – все с самого начала, о том, как Борис подошел к ней в кафе, о том, как они впервые встретились в «Старбаксе», о его странном рассказе и странной миссии. Надя намеренно умолчала о своих двойственных чувствах, о том, что она долго, почти до самого последнего, не могла разобраться, как она относится к Борису. То это было почти вожделение, замешанное в высокоградусный лонг-дринк с почти ревностью, то просто тепло чужой ладони, греющее твою руку, когда холодно и хочется плакать. Она умолчала обо всем этом, понимая, что это будет жирной чернильной точкой для дружбы, которую Надя все же надеялась сохранить.
О, как кричала Марианна, как она нервно мерила широченными шагами комнату, и даже каблуки ее стучали как-то особенно воинственно, как она прятала взгляд, не давала Наде за него уцепиться!
– Как ты могла?! Столько дней скрывать от меня? Я больше никогда не смогу тебе верить! Ты понимаешь, никогда! – Ее лицо, покрытое тонким слоем дорогой золотистой крем-пудры, некрасиво покраснело. Вспотевшей пятерней Марианна нервно провела по челке. Она была не похожа на себя саму, и это было страшно.
Да еще и ребенок устроил китайский цирк в Надином животе. Казалось, она только что чувствовала у ладони крошечные бугорки его выпирающих пяток, и вот уже она гладит вроде как голову, а потом опять пятки. А может, это все ей кажется, потому что с пространственным воображением у Нади всегда было туговато.
Марианна вела себя как жена, уличившая мужа в интрижке с хорошенькой продавщицей галантереи. В какой-то момент в потоке ее речи даже проскользнуло: «Я верила тебе столько лет, лучшие годы моей жизни!», будто она участвовала в водевиле, написанном спившимся и отчаянно лажающим сценаристом.
Надя пробовала активировать логику подруги.
– Марьяш, но ведь ничего между нами не было… Я жутко жалею, что не сказала тебе… Но Борис мне здорово помог, как психолог. Поверь, никакого романа у нас никогда не намечалось. Я бы не смогла так с тобой.
Но разве у извергающегося вулкана есть логика?
За пятнадцать минут извержения Надя услышала о себе многое: и то, что дружить с нею можно лишь из жалости, и что, конечно, ревновать к такой, как она, бессмысленно, и что Марианна всегда была паровозом, а Надя – прицепившимся к ней вагончиком, а вагончик, как известно даже детям, не самоходен, так что без нее, Марианны, Надя – пустое место, пустое место, пустое место.