Солнце встанет!
Шрифт:
— Наконец-то! А я чуть-чуть не умер с тоски… Смотрел в окно… на красную рябину и вспоминал, что сегодня маленький Рагозин должен приехать со своей Нинеттой из Парижа и какую шикарную встречу закатят ему на вокзале наши друзья!
— Анатоль! — с ужасом протянула Карская и сделала испуганные глаза в сторону Бетси.
— Ах, пожалуйста! — недовольно протянула та, — я не ревнива… Не стесняйся, Анатоль! — насмешливо бросила она в сторону мужа.
Тот только поклонился ей чуть заметным поклоном и продолжал:
— Лика… Надеюсь,
— Чем меньше требований, тем больше счастья! — томно проговорила Карская.
— Да, maman, не правда ли? — с чуть заметной усмешкой произнесла Бетси, — оттого-то я и не слишком требовательна к моему Анатолю.
— Бетси искала совершенства и уверяет меня, что я обманул ее ожидания… — насильственно смеясь, произнес Горный. — Но, ведь, я не лгал ей, нисколько, я ничуть не причислял себя к идеалу мужа.
— А что касается идеала, — отозвалась со своего места Бетси, — то я придаю ему надлежащую цену; найти идеал так же трудно, как и прожить жизнь без супружеской лжи.
— Это — маленький философ в юбке, и она права, — подтвердила Карская. — Идеальных мужей нет… кроме petit papa, конечно.
— И Силы! — улыбнулась Лика.
— Ликушка верно сказала. Сила Романович — золото! — вмешалась в разговор Зинаида Владимировна. — Таких людей, как Сила, днем с огнем не сыщешь. За них я спокойна.
— Ручаться нельзя ни за кого… — устало проговорила Бетси.
— Милая, ты не здорова и все тебе кажется в мрачном свете. Конечно, надо принять во внимание твое положение… напрасно ты пустилась в такой долгий путь! — бесстрастно произнесла Карская.
— Я хотела полюбоваться на ее счастье. Милая Лика, ведь, вы ничего не имеете против этого! — и толстенькая женщина протянула руки Лике.
Та порывисто бросилась к ней, схватила эти маленькие ручки и сжала их в своих. Чутьем догадывалась Лика, как глубоко несчастна бедная невестка, и всей душой сочувствовала ей.
— Милая Бетси! — прошептала она чуть слышно на ушко молодой женщине, отчего бледные щеки последней окрасились мгновенным румянцем. — Вы оденете меня к венцу, не правда ли, милая Бетси? После обеда мы пойдем одеваться… Венчание назначено в восемь. А пока, что говорится в сегодняшних газетах, мама?
— Беспорядки всюду и везде… В вашем городе еще спокойно?
— Вполне… — мотнув головой, сказала Зинаида Владимировна.
— Я не понимаю, чего хотят эти люди? Пожар народного движение охватил половину России… А эти забастовки, эти волнения на фабриках… эти митинги и сходки, к чему приводят они? — и Карская нервно подернула плечами.
— Милая мама, вы спрашиваете, чего хотят эти? Хотят иметь свою человеческую долю, в которой отказано им. Хотят сознательного равенства с вами поставленными в более благоприятные условия, — горячо произнесла Лика.
— То есть, хотят быть господами, хочешь ты сказать? — прищурившись на дочь, спросила Карская.
Сознание господства должно жить в каждом человеке, — еще горячее подхватила Лика. Человеку определено быть царем животного и растительного мира, и если бы Творец хотел господства одних и рабства других, Он создал бы патрициев и плебеев аристократов и пролетариев, вельмож и шляхту… Он положил бы границы между первыми людьми. Но создав Адама, Он сделал его царем хлебопашцем, садовником того дивного сада, который зовется эдемом, и господином, властителем в одно и тоже время.
— А по-моему, не то, — снова подняла голос Карская. — Есть люди, которые привыкли к рабству и труду с колыбели, и давать им новые условия жизни, довольство, роскошь и негу, — значило бы выбить их из колеи.
— О, как это безнравственно, что вы говорите, сестра! — раздался из угла голос до сих пор молчавшей Зинаиды Владимировны. — Если они родились в нужде, грязи и смраде, в отрепьях и наготе, их надо пичкать хлебом с мякиной, по-вашему, и сделать из них белых невольников, потому только, что они поставлены с колыбели в худшие условия?
— Но нужно же кому-нибудь работать! — капризным тоном проговорила Марья Александровна.
— Работать нужно всем и наслаждаться жизнью всем надо тоже в равной степени. Пусть труд и богатство будут ровнее распределены между классами и тогда… тогда Россия будет идеалом европейского государства, — прозвучала мощная тирада с порога комнаты.
— Сила Романович! — вырвалось из груди присутствующих.
— Ты с ума сошел? В день свадьбы жених показывается на глаза невесте! — в патетическом ужасе произнес негодующим тоном Анатоль.
— На минуточку-с, ей Богу, на минуточку-с, — растерянно произнес богатырь-Строганов, — у меня дельце есть до Лидии Валентиновны, — и, смущенно сияя своими добрыми глазами, он протянул Лике небольшой конвертик. — Вот-с мой свадебный подарок, Лидия Валентиновна, — произнес он, совершенно растерявшись, — благоволите принять-с! А теперь исчезаю! — и, весь малиновый, Сила Романович скрылся за дверью, успев всунуть в руку Лики принесенный конверт.
— Что это такое? Банковый билет, кажется? — и, забыв все свое аристократическое достоинство, Марья Александровна быстро вскочила со своего места и с легкостью девочки подбежала к Лике. — Билет в несколько сот тысяч!
Лика вскрыла конверт и, вынув оттуда толстую синенькую книжку, быстро раскрыла ее.
— Ах! — вскрикнула она, всплеснув руками. — Милый, милый Сила!
— Но что это значит? — разочарованно протянула Марья Александровна, ожидавшая увидеть в конверте какой-нибудь документ громадной стоимости.
— А это значит, милая мама, что в нашем губернском городе повторяются частые забастовки и Сила выстроил там даровую столовую для безработных и принес мне книжку с миллионом даровых обедов, которые я могу рассылать рабочим.