Солнце встанет!
Шрифт:
— О! — Лика вздрогнула от счастья и закрыла лицо руками.
И вдруг неожиданно и грозно прозвучал вблизи оглушительный залп нескольких ружей. Стены восточной комнаты дрогнули как бы от удара… Ужасным эхом прокатился еще раз этот звук.
— Что это? — сорвалось с губ Лики, и ее лиц стало белым, как бумага, а глаза расширились и остановились от ужаса; она стояла посреди комнаты, вся потрясенная, не понимая ничего, вся олицетворение живейшего испуга.
— Да, что это? — произнес князь Гарин, и вдруг его лицо приняло строгое, сосредоточенное
Князь не договорил, Новый оглушительный залп потряс весь дом до основания.
— Но там стреляют! — отчаянным голосом прошептала Лика, и ее глаза снова округлились от ужаса.
— Так что же… — начал было князь и не докончил.
Лика подскочила к окну, нервным, спешным движением отбросила тяжелую портьеру и, заглянув в окно, с громким стоном отступила в глубь комнаты, ломая руки…
— Это они! Они! Их убивают! — кричала она, как безумная, и, снова бросившись к окну, вскочила на широкий подоконник.
По улице бежали люди врассыпную, с испуганными, исступленными лицами. Многие из них были ранены, на лицах многих виднелись следы крови. Шаг за шагом, по пятам за беглецами спешили стройные ряды солдат… Вот они остановились, вот вытянулись в одну сплошную серую шеренгу. Маленький, куцый офицер на лошади, в сером пальто скомандовал что-то… Раздался новый залп и несколько человек из бегущих остались на снегу, обагрив его красной, как сироп, красивой и яркой кровью.
Вся белая, как алебастр, Лика кинулась к князю, схватила его за руку и потащила к окну.
— Ты видишь! Видишь! — шептала она, сверкая обезумевшими от ужаса зрачками, — Наших бьют… Рабочих бьют… Пусти меня к ним! Я должна быть среди них… Я должна…
— Дитя! Дитя! Что с тобою? — крикнул, в свою очередь, князь и, схватив за обе руки бившуюся изо всех сил Лику, прижал ее к себе. — Пусть бьют одних другие, более правые и сильные. Какое нам дело до того? Мы любим друг друга, Лика… И что нам до всех остальных?
— Ты ошибаешься! Я не могу оставаться спокойной и счастливой, когда… О, пусти меня! Пусти к ним, скорее! Я должна быть среди них!
И она сделала усилие вырваться из рук князя, сильно охвативших ее стан.
— Не пущу! — крикнул он и вмиг его лицо приняло то неумолимое и непреклонное выражение, которое и прежде наполняло холодом душу Лики.
Завязалась борьба. Строганова всеми силами стремилась вырваться из объятий князя, он же все сильнее и сильнее сжимал ее в них. Его трепещущие губы шептали в самые уши молодой женщины:
— Лика, опомнись! Моя Лика! Ведь, ты моя! Мы закрепили нашу любовь новым союзом! Ты не должна рваться к ним. Я не пущу тебя! Ты моя, моя!
— Нет! Нет! Оставь меня! Пусти меня! — кричала Лика и, что было сил, рвалась из сильных рук князя.
Он осторожно, но энергично сжимал ее, боясь причинить боль ее хрупкой, тоненькой фигурке и в тоже время чувствуя в себе присутствие всесокрушающего, всепожирающего зверя, готового уничтожить всех и все, лишь бы удержать ее.
Новый залп ружей заставил Лику, сделав неимоверное усилие, ринуться вперед, выскользнуть из рук князя и со всех ног кинуться к окошку.
— О, Боже мой! Смотри! Их убивают! — крикнула она диким голосом, в исступленном отчаянии протягивая вперед руки.
— Тем хуже для них! Жаль, что губернатор не выставил пулеметов, послушавшись моего совета! — произнес, тяжело переводя дыхание, Гарин, с видом затравленного зверя подходя к Лике.
— Твоего совета? Вы могли бы посоветовать расстреливать?
— Больше того! Я нахожу, что это — слишком почетная смерть для подобных негодяев. Я велел бы перевешать их, как собак, в назидание прочим! — и князь засмеялся недобрым смехом, исказившим до неузнаваемости его красивое лицо.
Одну минуту Лика оставалась спокойна. Ее глаза впились потемневшим взглядом в лицо Гарина. Минута молчания протянулась за вечность. И вдруг топкий стан молодой женщины вытянулся, как стрела. Ода стала на целую голову выше в это мгновение. Ее губы побелели и, отстраняя от себя рукою приблизившегося к ней князя, она вызывающе бросила ему в лицо.
— Все кончено! Мне жаль, что я непростительно забылась с вами. Вы — враг моих друзей, следовательно, и мне враг, князь Всеволод… Мое место там, на улице. Дайте дорогу!..
— Это невозможно! — произнес Гарин и, быстро опустив руку в карман, вынул из него блестящий, изящный, как дорогая безделушка, револьвер. — Есть последний выход, Лика, — произнес он глухим голосом.
— Вы хотите убить меня? — с явной насмешкой спросила молодая женщина.
Прежнего покорного и страстного обожания уже не замечалось в ее лице.
— Я хочу убить себя, Лика! — ответил тем же глухим, но твердым голосом князь, — и я убью себя, если ты пойдешь к «тем»… Клянусь тебе в этом моей любовью!
— Пустите меня! Я иду к ним… Я не должна оставаться с вами!
— Подумай, Лика, что ждет меня, если ты меня оставишь! — и трогательной, несвойственной ноткой отчаяния звучал голос князя.
— Я не могу остаться… Не просите! Я отдала свою жизнь народу и должна разделить его участь… а вы… вы живите без меня или идите со мною к ним…
И глаза Лики с робкой мольбою поднялись на князя.
Наступила новая мучительная пауза. Князь первый нарушил молчание.
— Мне поздно меняться, — произнес он, обдавая Лику гордым взглядом. — Ты должна остаться со мною и жить для меня, ты…
Страшные крики на улице помешали ему докончить его фразу. Гул усилился; толпа скучилась у самого дома, где находились Лика и Гарин, и глухо ревела, Как разбушевавшейся поток.
Лика взглянула в окно в противоположную сторону и ее сердце захолодело от ужаса.