Солнце взойдёт

Холт Том

— Если хочешь, — сказал Тцкс, — остаток пути мы можем проделать на поезде.

Бьорн взобрался на платформу и сел на скамейку рядом с фигурой в капюшоне. У него ушло несколько минут на то, чтобы восстановить дыхание.

— Готов поспорить, ты не знаешь, как работает метро, — сказал Тцкс.

— Похоже, ты любитель спорить о том, что и так ясно.

Тцкс вновь рассмеялся. «Забавный звук, — подумал Бьорн, — что-то вроде этого получается, когда включаешь микроволновку, по ошибке положив в нее что-нибудь металлическое».

— Метро, — произнес Тцкс, —

это сеть городского пассажирского транспорта, предназначенная для разгрузки наземных маршрутов в часы пик.

— Да ну, — ответил Бьорн. — Кто бы мог подумать?

Жирная зеленая искра выплыла из-под капюшона и, поплавав в воздухе несколько секунд, погасла.

— Ладно, — произнес Тцкс, — если тебе неинтересно…

— Прости. Просто эту часть я уже знаю. Я бывал в метро сотни раз. В этом, правда, не бывал.

— Метро всего одно, — ответил Тцкс. — А, вот и поезд.

И действительно, длинная зеленая кишка поезда подползла к платформе и открыла двери. Бьорн нахмурился. Это был вне всяких сомнений поезд метро. По правде говоря, именно это его и поразило: это был самый что ни на есть типичный поезд метро, какой он когда-либо видел.

— Пошли, — позвал Тцкс. Они вошли внутрь и уселись. Вагон был пуст, если не считать полупустого картонного пакета пастеризованного молока, который при виде них демонстративно встал и переместился в другой конец вагона.

— Молоко не любит меня, — хмыкнул Тцкс. — Оно считает, что прокисает в моем присутствии.

— Что значит — метро всего одно? — спросил Бьорн. Но пока он произносил эти слова, он понял, что подсказывало ему подсознание. Вагон, в котором они сидели, мог быть вагоном любого метрополитена, где он только ни бывал: в Нью-Йорке, Париже, Москве, Лондоне, где угодно. Все в одно и то же время.

— Именно это и значит, — ответил Тцкс. — Существует только одна сеть. Просто ее в разных местах называют по-разному.

— Гм.

Поезд, громыхая, выполз со станции и углубился в темный туннель. Бьорн украдкой нащупал в кармане брюк свой складной нож и попытался определить, где в нем лезвие двуручного меча.

— Здесь, внизу, совершенно другое измерение, — продолжал тем временем Тцкс. — Удивляюсь, почему лишь немногие люди это замечают. Казалось бы, это совершенно очевидно.

— Правда? — Нет; это маленькая пластмассовая лупа, через которую еще ни разу не удавалось ничего разглядеть. Это ножницы, разрезающие клейкую ленту три раза из семи. А вот и… а, черт, это пилочка для ногтей.

— Подумай сам, — сказал Тцкс. — Назови мне какую-нибудь станцию метро.

Бьорн подумал.

— Оксфорд-Серкус.

Капюшон кивнул.

— Классический пример, — сказал Тцкс, отмахиваясь от маленького стального болта, который откуда-то вывернулся и теперь кружил вокруг его головы, как любвеобильный мотылек. — Неужели тебе никогда не приходило в голову, что за то время, пока ты спускаешься по эскалатору и тащишься несколько миль по всем этим переходам, чтобы добраться до нужной тебе платформы Центральной линии, ты проходишь гораздо большее расстояние, чем то, что действительно

отделяет Оксфорд-серкус от Бонд-стрит? И при этом тебе еще приходится ехать от станции «Оксфорд-Серкус» до станции «Бонд-Стрит» три минуты на поезде. Прав я или нет?

Бьорн крепко задумался.

— Э-э, — сказал он.

— Видишь ли, тут дело в сдвиге измерений, — объяснил Тцкс. — В этом измерении все места находятся на абсолютно равных расстояниях друг от друга, и ты перемещаешься… — он помедлил, потрескивая, как радиоприемник в машине, проезжающей под высоковольтным проводом, и затем продолжил: — Я бы сказал, ты перемещаешься под прямым углом к боковому направлению. Или, точнее, под углом в четыреста пятьдесят градусов к вертикали.

Бьорн расслабился. Когда оказываешься запертым в неизвестном измерении вместе со странным бесформенным незнакомцем в капюшоне, болтающим с тобой о математике, нет ничего лучше, как обнаружить десять дюймов залитой свинцом медной трубки на дне твоего рюкзака. Бьорн не имел стопроцентной уверенности относительно того, как она туда попала, но был очень рад, что она там была. Он с благодарностью сжал ее в руке.

— Ну хорошо, — произнес он. — Допустим, ты прав. Тогда как же получается, что когда ты садишься в метро на станции «Площадь Инвалидов», следующей станцией не оказывается «Тоттснхем-Корт-Роуд»?

Голубой огонь под капюшоном самодовольно вспыхнул.

— Очень просто, — сказал Тцкс. — Ничто не существует лишь в одном измерении. Когда ты садишься на поезд, ты обычно находишься также в измерении Времени и в Целой куче других, о которых сейчас нет нужды упоминать. Они не дают тебе выйти за пределы матрицы. Что-то вроде ремней безопасности.

В сортировочном отделе своего мозга Бьорн выделил то слово в этом заявлении Тцкса, которое включило сигнал тревоги в его шишковидной железе. Это было слово «обычно».

— Однако, непосредственно в этот момент, — продолжал Тцкс, — мы скорее дрейфуем вне всех обычных измерений. Если тебя это интересует, те три, в которых мы находимся, — это Метро, Страх и Бюрократия. И если ты ударишь меня этой своей медной трубкой, тебе же будет хуже.

Бьорн крепче сжал трубку. Бывают времена, когда тебе лучше поверить в то, что тебе говорят, и бывают времена, когда ты бьешь людей по черепу.

— Ты уверен, что тебя послал Доп? — спросил он.

— А, ну да, — Тцкс откинул назад капюшон и — мы даем очень приблизительное и неточное описание этой чрезвычайно сложной операции — закатал рукава. Под одеждой у него не было ничего, кроме фонтана голубых и красных искр. — Боюсь, здесь я тебя наколол.

Бьорн кивнул, занес трубку над головой и нанес сокрушительный удар в самый центр облака искр. Раздался громкий хлопок; затем с потолка пошел дождь из расплавленной меди.

— А вот насчет попыток ударить меня я говорил тебе правду, — раздался голос в центре Бьорновой головы. А потом не было ничего, кроме стремительного движения нескольких миллионов частиц, разъединяемых друг от друга и всасываемых в глубину бесконечного вакуума.