Шрифт:
Отцу
Мечтатель должен проснуться.
«Orphaned Land»
* * *
– И он их всех зарубил катаной?
Как статичные птицы замирают не на проводах, а в воздухе, в расфокусе близоруких глаз, так и вопрос повис в пространстве на несуществующих свинцовых нитях – без ответа, накаляя безмолвную атмосферу.
Хикадено сидел, съёжившись, не отрывая глаз от офисного стола. Нет, разложенные на нём фотографии были уже
– Всех вот этих детей мой отец разрубил катаной?
Напускная сталь в голосе дрогнула дешёвой консервной жестью.
Парочка, застывшая у стола, вышла из аудиального анабиоза.
– Похитил, изнасиловал, задушил, нарубил на кусочки, – ответил молодой полицейский, неопрятный, неотёсанный. Сказал с ехидцей, буквально с садистским наслаждением, упиваясь доминированием. Типичный напыщенный бета-самец, которому в школе доставалось сполна и по большей части заслуженно. Однако человек не сделал должных выводов и даже, напротив, усугубил ситуацию неверной диагностикой причинно-следственных связей. Теперь он здесь – власть.
– На самом деле последовательность действий могла быть и другой, – вступил в разговор старший полицейский, поджарый, с суховатым и испещрённым жизненными испытаниями лицом. В такую седину, как у него, влюбляется огромное количество женщин, ошибочно принимая её за благородную. Тёплый, дружеский, доверительный баритон полицейского подарил Хикадено зацепку, и тот наконец-то решился и поднял взгляд на визитёров. – Эксперты работают сейчас с этим, данные будут со дня на день. Одно известно и без результатов работы лабораторных крыс: последнее, что ваш отец сделал с этими детьми, – это порубил их на кусочки.
– Нашинковал, словно огурцы для суномоно, – кривлялся молодой. И усугубил ситуацию тем, что демонстративно щёлкнул пальцами. Какой же он всё-таки мерзкий подонок! Хикадено искренне захотелось вскочить из-за стола и сломать ему эти пальцы. Вырвать их из кисти, бросить на пол, растоптать, распинать. Снова поднять и засунуть их в эту противную, жирную, самодовольную глотку. Но два маньяка в семье – это, пожалуй, уже перебор.
Внутри черепной коробки Хикадено затрещало бесхозное электричество:
– Сколько всего эпизодов?
– Восемь. По всем есть улики и доказательства, – отрезал старший.
– Если собраны все доказательства… Если для вас всё очевидно и в этой истории не осталось белых пятен, то что вы делаете здесь? Что вы хотите от меня? Я здесь при чем? – Хикадено говорил медленно, тихо, аккуратно осматриваясь вокруг, но «Кибараши Но Тайо Интернейшнл» продолжал жить своей обычной, скучной и предсказуемой офисной жизнью. За панорамным остеклением небоскрёба изнывала от зноя Осака. Всё вокруг шло по своей колее, мирно и без кровопролитий.
Старший полицейский присел, широко расставив локти по столу, нагнулся и зашептал так, что четко и ясно было слышно каждое слово, каждый звук, каждых вдох между словами:
– Нам нужно, чтобы всё прошло максимально гладко, без шумихи. Мы знаем, кто ваш отец. И мы преклоняемся перед его подвигами и мужеством, героизмом и отвагой, проявленными при отстаивании японских интересов и защите наших исконных земель. Эти продажные политики могут в телевизоре говорить всё, что душе угодно. Но что касается лично меня, то я верю, что рано или поздно мы вернём эти земли обратно. Земли, где проливали кровь ваш отец и другие японские воины. Но сейчас надо, чтобы он сдался. Вы единственный, кто может убедить его сделать это.
– Вы сейчас издеваетесь? – глаза Хикадено на миг стали европейскими. – Он меня ненавидит! Я типичный японский пример неоправданных родительских ожиданий. Признаться, мы с ним даже не видимся, последний раз я заезжал к старику ещё на Сэйдзин но хи. У меня и в мыслях не было, что отец тронулся умом и творит весь этот ужас.
– Послушайте! – зашептал старший полицейский. – Вы не просто сын, вы ещё и наследник. После скандала в прессе хан- ку отца продать будет невозможно, место станет проклятым. Но мы понимаем, что на эти средства вы рассчитываете после его кончины. У вас растёт сын, его надо поднимать на ноги, а учёба нынче непомерно дорога. Мы «пробили» по всем своим базам и доподлинно знаем, насколько неустойчиво ваше финансовое положение. Поэтому предлагаем вам сделку. Вы помогаете нам, отец сдаётся без выкрутасов, а мы максимально корректно решаем вопрос с домом – через государственный траст, с зафиксированной на сегодняшний день ценой. Вот бумаги. Вам остаётся лишь поставить подпись. Другого такого шанса у вас уже не будет.
Впервые за визит непрошеных гостей Хикадено почувствовал себя лучше. Он перестал скрещивать руки на груди, распрямил внутренние пружины, откинулся в кресле, сосредоточенно и мерно закачался.
– Ваш отец – легенда, – продолжил полицейский. – Всеобщий любимец. Пойди он сейчас в мэры вместо этого пройдохи, за него отдали бы голоса все жители Осаки, от последнего бомжа под мостом до самого образцового представителя высшего общества. И он, безусловно, не заслуживает такого конца. Но, к сожалению, это больше не дилемма. Сейчас единственное, что можно сделать, – смягчить удар. Всё в ваших руках! Убедите его не сопротивляться, не применять свой арсенал. Я не хочу терять своих ребят. Они молоды, накачаны и (да простит меня каждый, кто сейчас слышит) удивительно бестолковы. Пусть всё пройдёт без боя, без крови, без потерь. А мы будем максимально, насколько это возможно, учтивы и снисходительны. Даю слово.
– Я подумаю.
* * *
Важно оставаться осознанным.
Какой приятный ты на ощупь, цветущий и свежий, только что политый сад! Тысячи микроскопических игл впиваются в подошву ступней, когда видят, что между человеческой кожей и землёй нет барьеров и преград. Иглы несут телу боль, тепло, волю, дух и кислород. Всевышний, зачем мне столько энергии? Кому мне её дарить?
Разве что только Аргосу. Моему чуду. Погляди-ка, какой красавец! Сидит на плече, не шелохнётся, весь в образе – пульсирующая гордость.
Важно оставаться осознанным.
Почему молчит сын? Мрачен и угрюм он всегда. Но ведь сам вызвался на встречу, примчался, а теперь ходит за мной бука букой. Какие печали его обуревают? Что за гипс напряжения на его лице? Какую весть принёс? Хвастаться-то ему абсолютно нечем.
В каком мире он живёт? К чему стремиться? В чём его икигай? Что мой сын сможет привить своим детям? Зачем ему такой темп? Неужели нельзя просто жить, просто не участвовать во всей этой бесконечной, бессмысленной, бессодержательной суматохе?