Солнцеподобное
Шрифт:
Разве так, уничтожая своё предназначение, можно увидеть и познать жизнь? Настоящую жизнь, а не ту, которой они её подменяют. Свою настоящую жизнь они ежедневно просирают в кофейнях. Свою настоящую жизнь они протыкивают в смартфонах. Свою настоящую жизнь они променяли на симулякры и сами себя убедили, что это правильно.
Важно оставаться осознанным.
* * *
Зачем я на это подписался?
Может ли он убить ещё и меня?
Может ли отец убить своего единственного сына?
Какой противный и опостылевший сад! Долбаное бесконечное созерцание!
Никакой динамики, никакого движения, ничего, что может зацепить и удерживать внимание хотя бы несколько секунд. Всё это – безжизненное. Всё это умерло, едва родившись. Надо честно признаться: мой отец живёт внутри давно разложившегося трупа.
Ненавижу!
Ненавижу сад. Ненавижу это место. Ненавижу эту серую безликость. Ненавижу отца. Ненавижу его долбаную, драную сову. Как она вообще может жить так долго? Сверну ей башку, когда всё закончится.
Сраные дорожки! Этот вонючий песок, неизбежно проникающий в туфли. Как же я мечтаю закатать здесь всё во что-то современное… Какое же всё это посредственное!
Что будет, если он всё-таки меня убьёт?
Что будет дальше?
* * *
Плечо Хозяина.
Полевые мыши.
Гармония.
Зачем явился отпрыск?
Без него нам было так хорошо.
Он ненавидит меня.
Он ненавидит меня и не скрывает это.
Когда умрёт Хозяин, его сын свернёт мне башку.
Важно опередить его.
Определиться раньше, чем он сможет до меня добраться.
Плечо Хозяина.
Полевые мыши.
Гармония.
* * *
– В твоём облике нет ничего самурайского, – Томейна Ике беспристрастно, осушенным от эмоций взглядом осмотрел сына. Он прервал гнетущее молчание и даже хотел похлопать внезапного гостя по плечам, но остановился, словно одумался, будто осёкся. Они замерли и смотрели друг другу в глаза, и на плече у Томейны восседал величественный Аргос.
Хикадено махнул в сторону забора, и его прорвало:
– Там, отец, самураев нет. Здесь – Хикадено развёл руками по сторонам – их тоже нет. Признаться, я никогда не понимал твою долбанную философию, твою упёртую любовь ко всей этой вычурной старине, пошарпанным и выжившим из ума традициям. Но я считал, что это – твой осознанный выбор, до которого я просто-напросто не дозрел. И уважал его. Просто у тебя свой путь. А у меня – свой. Потому что посуда может быть не только глиняной, тренировки – ненужными и невостребованными, а кимоно – с ним проще всего – его можно поменять на очень неплохой костюм. И, знаешь, мир после этого не перевернётся. Я бы сказал жестче: уже не перевернулся. Но после того, что ты сделал… После всего того, что ты сделал с этими детьми… Я вдруг понял, что всё это – бесполезная, бессмысленная срань! И сам ты – старая рухлядь, ветхая срамота, которая никому никуда не упёрлась! Ничтожество! Ты всех нас опозорил!
Конец ознакомительного фрагмента.