Солнечная богиня
Шрифт:
– Я пыталась это объяснить твоей маме, но и она меня не поняла… Да, мне тридцать четыре года, я не особенно умна, совсем не богата, годы уходят и все такое прочее… Но я не могу выходить замуж только потому, что тетя Агния дико переживает из-за моей неустроенности! – в отчаянии крикнула Оля.
– Ты меня не любишь?
– Люблю! Но не так, как надо любить человека, с которым собираешься прожить всю оставшуюся жизнь!
– Интере-есное заявленьице…
– Я хочу быть свободной в своем выборе, Кеша… – тихо произнесла она. – Я погибаю из-за
Некоторое время Викентий молчал, глядя на нее широко раскрытыми глазами.
– Свобода… – наконец через некоторое время выдавил он из себя. – Ну да, все мы мечтаем о ней! Свобода от обязательств, от утомительных забот о своих родных… Просто восхитительно! Мужья бросают своих жен, жены – детей, стариков выбрасывают на помойку, и все делают что хотят! Ты к этому стремишься?..
– Нет. Я не особенно сильна в красноречии, но я попытаюсь… – Оля встала у окна, за которым было видно, как у кухни разгружают фургон с продуктами. – Я говорю про ту свободу, которая должна быть внутри каждого человека. Свобода не от чего, а для чего!
– Что-то новенькое… – пробормотал Викентий.
– Если бы у меня был ребенок, то я бы с радостью заботилась о нем… Я бы жизнь отдала за него! Если бы тетю Агнию, не дай бог, парализовало, я бы тоже (нет, не с радостью конечно!) ухаживала бы за ней столько, сколько надо. Меня не пугает долгий, утомительный труд… – торопливо говорила Оля. – Если бы началась война (а я, к твоему сведению, как и все медицинские работники, военнообязанная!), я бы тоже не испугалась и выполнила бы свой долг…
Викентий неожиданно захохотал, схватившись за голову.
– Ты… ты собралась на войну, моя милая?.. Ой, нет, я не могу… По-моему, ты бредишь!
– Только долг делает человека свободным, понимаешь? – в отчаянии произнесла Оля. – Нам с детства твердят: ты должен, ты должен, и мы все воспринимаем наши повседневные обязанности как невыносимую скуку… А я не хочу быть животным и любить только потому, что так надо, и выходить замуж, потому что так принято, и рожать детей, потому что вроде как женщине без детей быть неприлично…
– А чего же ты хочешь? – удивленно спросил Викентий.
– Чтобы все было наоборот! – задыхаясь, произнесла Оля. – Я хочу любить, потому что не могу не любить, и детей хочу тоже – просто так, потому что не могу не хотеть! И я живу, потому что я свободна, я должна быть свободна, я свободна для жизни!
– Вот это да! – тихо произнес Викентий после ее страстного монолога. – Целая философия… Сразу всего и не поймешь – я не хочу, я хочу, я не должна, но я могу…
– Вспомни Фаню, как она несчастна! Родила Олежка и мучилась потом – он же так ей мешал на самом деле… пыталась женить на себе Павла, просто потому, что хотела замуж! И была счастлива только тогда, когда с Кексом гуляла вечерами вдоль реки… Она жизнь воспринимала как каторгу! А я не хочу быть на нее похожей…
– Минутку… – перебил ее Викентий. – Фаня хотела замуж за Павла, потому что любила его. Это он исковеркал ей всю жизнь!
– Неправда! – с досадой воскликнула Оля. – Она подстроила эту дурацкую попытку суицида…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю!
Викентий подозрительно посмотрел на нее.
– Вот что, милая… – сухо произнес он после некоторого раздумья. – По-моему, ты весь этот огород нагородила из-за того, что поссорилась с моей мамой. Я же знаю, какие у вас отношения! Но ничего, я поговорю с ней…
– Кеша, я не вернусь!
– Конечно-конечно, можешь пожить здесь некоторое время! – успокоительно поднял он руку. – Приди в себя, проведи эту, как ее… ревизию. В конце концов, все невесты нервничают перед свадьбой, да и случай с Олежком тебя очень подкосил…
– Кеша!..
– Дней через пять-семь я снова загляну к тебе… – он поцеловал ее в лоб. – Да через недельку тебе надоест здесь!
– Я не вернусь! – крикнула она ему вслед.
Викентий сделал непроницаемое лицо и ушел, тихо закрыв за собой дверь.
«Не вернусь! – упрямо подумала Оля. – Конечно, тетя Агния решит, что я сама испортила себе жизнь… ну и ладно!»
Она упала ничком на узкую кровать и стала думать о Павле. И пилила себя за то, что не открыла ему дверь тогда, когда он рвался к ней в душевую.
«По-моему, я его тоже потеряла, – с запоздалым раскаянием решила она. – Впрочем… чего жалеть! Потеряла и потеряла…»
Все последующее время она находилась все в той же эйфории. Она была счастлива, потому что решила наконец изменить свою жизнь.
На следующее утро Павел проснулся с дикой головной болью.
Шершавый язык прилип к небу, и страшно хотелось пить.
Он с трудом встал и подошел к зеркалу. Как и следовало ожидать, там отразилась мрачная, заросшая щетиной физиономия. Опухшие веки, красные глаза, волосы дыбом. «Надо бы постричься!» – неожиданно он вспомнил, что давно не был в парикмахерской…
Он выпил одним махом целую бутылку минеральной воды и снова бухнулся на кровать. «Самое отвратительное похмелье – от коньяка…»
До вечера он из своей комнаты не выходил и выполз оттуда лишь после заката, нашел на кухне батон докторской колбасы и батон хлеба – это был его ужин.
Далее он всю ночь смотрел телевизор – фильм о дикой природе («надо же, какие отвратительные эти верблюды!»), детектив («на редкость тупой следователь!»), длинное-длинное интервью с известным актером («нет, в кино он лучше…») и эротическое шоу («не верю!!!»).