Солнечная буря
Шрифт:
Эта космическая метеостанция, примостившаяся в углублении, высверленном в стенке кратера под названием Шеклтон*, [1] была одним из малых лунных жилищ. Всего несколько надувных куполов, соединенных между собой низкими туннелями и стоящих поверх слоя угольно-серой лунной пыли.
Станция выглядела, может быть, и не слишком презентабельно, но зато она располагалась в одном из самых важных мест на Луне. В отличие от Земли ось вращения Луны не имела заметного наклона, поэтому на Луне не существовало времен года. А на Южном полюсе Луны Солнце никогда не поднимается высоко в небо. Там лежат длинные тени, а в некоторых местах они вечны. Например, то темное пятно, внутри которого стоял Михаил, не рассеивалось на протяжении миллиардов лет.
1
Диаметр
Михаил посмотрел вниз, за невысокие выпуклости куполов станции. На дне кратера Шеклтон горели прожектора и освещали хитросплетения горных выработок и громоздких машин. Внизу роботы трудились над подлинным сокровищем этих мест: они добывали воду.
Когда астронавты с «Аполлона» доставили на Землю первые запыленные лунные камни, геологи были весьма обескуражены тем обстоятельством, что в образцах совсем не содержалось воды — даже ее следов, даже в химически связанном состоянии в структуре минералов. Прошло несколько десятков лет, прежде чем была раскрыта истина. Луна была не сестрой Земли, а ее дочерью, образовавшейся на раннем этапе сотворения Солнечной системы. Некая планета налетела на прото-Землю и нанесла ей немалый ущерб. Осколки, образовавшиеся при столкновении, из которых постепенно образовалась Луна, разогрелись добела, и в процессе формирования Луны из них выпарилась вся вода. Позднее о поверхность Луны многократно разбивались кометы. Из миллиардов тонн воды, попадающих на Луну при этом, большая часть немедленно терялась. Но следовые количества, самые мизерные, все же проникали на дно лежавших в вечной тени полярных кратеров. Луна получала эту воду в дар словно бы в качестве компенсации за те обстоятельства, при которых она родилась.
По меркам Земли воды на Луне было очень мало, ее хватило бы всего лишь на одно-единственное озеро более или менее приличных размеров — но для людей-колонистов она считалась бесценным сокровищем, в буквальном смысле была на вес золота. Неоценимый интерес лунная вода представляла и для ученых, поскольку в ней были запечатлены сведения о тысячелетиях формирования комет, в ней содержались косвенные ответы на вопросы об образовании океанов на Земле, потому что к этому процессу также были причастны столкновения комет с планетой.
Но Михаила здесь интересовал не лунный лед, а солнечное пламя.
Он отвернулся от тени и начал подниматься к свету по склону горного гребня. Подъем становился все круче, идти приходилось по тропе, протоптанной людьми. Тропу освещали «уличные фонари» — так тут называли небольшие круглые светильники, висевшие на столбиках. Этого света хватало, чтобы Михаил видел дорогу.
Каждый шаг давался все труднее даже при малой силе притяжения Луны, составлявшей всего одну шестую от земного. Скафандр помогал ему: негромко гудели сервомоторы, расположенные в области суставов, жужжали вентиляторы и насосы, оберегавшие лицевую пластину от конденсирующегося пота. Вскоре Михаил начал тяжело дышать, его мышцы ощутили приятную боль: эта прогулка служила ему ежедневной разминкой.
Наконец он добрался до вершины, залитой лучами солнца. Здесь разместилась небольшая коллекция автоматических датчиков, с бесконечным электронным спокойствием взирающих на Солнце. Но для Михаила свет был слишком ярок, и его лицевая пластина быстро поляризовалась.
Отсюда взгляду открывалось еще более захватывающее зрелище. Он стоял на вершине, которая сама представляла собой миниатюрный кратер, а вдобавок именно здесь, в западной части гребня, этот кратер пересекался с двумя другими. Пейзаж строился в масштабах, для человеческой ментальности непостижимых: даже отдаленные края кратеров прятались за лунным горизонтом. Но Михаил, долго упражнявший свое зрение, со временем научился различать вдали плавно закругляющиеся горные цепи. Эти закругления ограничивали периметр кольцевых гор, рубцами наложившихся на кратер Шеклтон. Рельеф окрестностей выглядел очень резко при ослепительном свете низко стоявшего Солнца, непрерывно вращавшегося над горизонтом. Длинные тени походили на стрелки часов.
Южный полюс приобрел свои очертания в пору молодости Луны за счет падения крупнейшего метеорита, оставившего на поверхности самый глубокий кратер во всей Солнечной системе. В этой местности лунный пейзаж был наиболее неровным. Трудно представить больший контраст с плоской равниной моря Спокойствия, где когда-то совершили посадку Армстронг и Олдрин — далеко на севере, вблизи от лунного экватора.
А эта вершина была совершенно особенным местом. Даже здесь, вблизи от Южного полюса, большинство мест хотя бы отчасти все же знало, что такое ночь — это происходило, когда на одну или другую стенку кратера ложилась тень и заслоняла свет Солнца. Но на той вершине, где стоял Михаил, все обстояло иначе. Из-за каприза геологии эта гора была круче и немного выше своих двоюродных сестер по обе стороны от нее, и поэтому ее вершины никогда не касалась ни одна тень. В то время как станция, находившаяся на сравнительно небольшом расстоянии, лежала в зоне вечной тени, вершина, наоборот, постоянно купалась в лучах Солнца. Это был пик Вечного Света. Ничего подобного этой горе не существовало на «скошенной набок» Земле, а на Луне таких мест было — по пальцам сосчитать.
Тут не существовало ни утра, ни ночи, как таковых, поэтому неудивительно, что время на личных часах Михаила отличалось от того, какое показывали часы других обитателей Луны. Но он полюбил этот странный неподвижный пейзаж. Вдобавок не существовало лучшего места в системе Земля — Луна для изучения Солнца, никогда не покидавшего здешнее безвоздушное небо.
Но сегодня, стоя на пике Вечного Света, Михаил вдруг ощутил беспокойство.
Он был здесь совершенно один. Никто не мог бы пробраться на станцию без того, чтобы не сработал десяток систем сигнализации. Помалкивали и солнечные мониторы, они не показывали никаких нарушений или изменений. Правда, судить о том, в порядке приборы или нет, Михаил мог, лишь осмотрев их кожухи, одетые в мощную противометеоритную обшивку и бронепластик. Так что же встревожило его? Посреди тишины и неподвижности Луны неприятно было ощущать подобные чувства, и Михаил поежился, хотя в скафандре ему вовсе не было холодно.
И тут он понял.
— Фалес. Покажи мне Солнце.
Зажмурившись, он запрокинул голову и обратил взгляд к ослепительно сиявшему светилу.
Открыв глаза, Михаил начал осматривать Солнце, показавшееся ему подозрительным.
Середина лицевой пластины блокировала большую часть света диска Солнца. Но зато Михаил мог довольно сносно видеть атмосферу светила — корону, рассеянное свечение, высота которого во много раз превосходила диаметр Солнца. Корона на вид была гладкой и всегда напоминала Михаилу перламутр. Но он знал, что за внешней гладкостью скрывается электромагнитное поле такой чудовищной мощности, перед которой меркнут любые достижения человечества. На самом деле именно мощность электромагнитного излучения солнечной короны служила главной причиной изменений в космической погоде, и именно изучению этих изменений и посвятил свою жизнь Михаил.
В центре короны он видел собственно диск Солнца. Благодаря светофильтрам лицевой пластины яркость светила была приглушена, оно выглядело как раскаленный докрасна уголь. Михаил дал команду увеличить изображение и стал различать зерна — гранулы, громадные конвективные ячейки, словно бы черепицей покрывавшие поверхность Солнца. А ближе к самой середине диска он разглядел более темное пятно. Это явно была не гранула, но площадь имела более обширную.
— Активная область… — прошептал Михаил.
— И к тому же большая, — добавил Фалес.
— У меня нет с собой каталога… Это двенадцать тысяч шестьсот восемьдесят седьмая?
На протяжении десятков лет люди присваивали номера областям с повышенной активностью на Солнце — источникам вспышек и прочих возмущений.
— Нет, — без запинки ответил Фалес. — Активная область двенадцать тысяч шестьсот восемьдесят семь в данный момент остывает, и расположена она немного западнее.
— Так что же тогда…
— У этой области нет номера. Она совсем новая.